– Дражайший Александр Борисович, как там поживает наш провидец? Не нуждается ли в чем? Посланы ли ему деньги на обустройство?

– Не извольте беспокоиться, государь Павел Петрович, все исполнено в точности. Сам он полон благодарственных верноподданических чувств. Даже письмо вам сочинил от оных избытка, – пояснил ситуацию князь.

– Письмо? Ну-ка дай сюда послание святого… – Павел I протянул царственную длань и лично, с трудом разбирая почерк, прочел следующее:

«Ваше Императорское Величество, всемилостивейший Государь! С сим, с новонаступившим годом усердно поздравляю: да даст Господь Бог вам оный, а по оном и многие богоугодно и душеспасительно препроводить. Сердечно чувствую высокомонаршия ваши ко мне недостойному оказуемыя, неописанныя милости, коих по гроб мой забыть не могу. Осмеливаюсь священную особу вашу просить о следующем и о последнем:

1-е) Благоволите указом не в продолжительном времени посвятить меня в иеромонашеский чин, дабы мог я стояти во церкви у престола Божия и приносити Всевышнему Существу жертву чистую и непорочную за вашу особу и за всю вашу царскую фамилию, да даст Бог вам дни благоприятны и времена спасительны и всегда победу и одоление на враги и супостаты.

2-е) Егда меня заключили на вечное житие в Шлиссельбургскую крепость, и дал я обещание Богу такое: егда отсюда освободят, и схожу в Иерусалим поклониться Гробу Господню и облобызать стопы, место ног Его.

3-е) Чтобы я был допущен лично к Вашему Императорскому Величеству воздать вам достодолжную благодарность и облобызать вашу дражайшую десницу и буду почитать себя счастливым.

4-е) Благоволите вы мне изъяснить на бумаге, за что меня наиболыпе посадил Самойлов в крепости, в чем и остаюсь в ожидании благонадежным».

– Однако каков наглец этот пророк! – иногда государь прибегал к сильным выражениям. – В Иерусалим его отпусти… а здесь кто мне пророчествовать будет? Дорога дальняя, случится все может…

– Совершенно с вами согласен, ваше величество.

– А эта просьба вновь принять его? Я устал уже от лобзаний отшельника. Но особенно, князь, меня радует просьба в письменном виде объяснить ему, за что тот очутился в крепости. Я намерен завести особый почтовый ящик, послание в коий сможет опустить всякий желающий, и собственноручно доставать оттуда почту, дабы таким образом знать все о чаяниях и нуждах моего народа, но это – уже явное злоупотребление милостями моими. Если бы в империи нашей цари лично бы писали всем арестантам причину их заточения, не хватило бы ни бумаги, ни перьев, даже если ощипать всех гусей, сколько их ни есть на Руси!

– Несомненно, Павел Петрович, – князь всегда соглашался с Государем, когда речь шла о вещах философских.

– Хоть он и свят и Богом просвящен, но зело дерзок. Другого бы выпороть приказал. Не пророчествовал бы – и никаких крепостей бы не было.

– А еще митрополит Гавриил попрекал Васильева, что мечтает-де достичь архиерейского достоинства, а сие иеромонаха звание – лишь первая ступень высокой лестницы, – Александр Борисович не стал покрывать зазнавшегося пророка.

– Пишите, князь – повелеваю: «прошение Васильева оставить без уважения, но для сведения митрополита заявить ему сие»

Между тем наши герои тоже были не чужды мирских радостей. Во дворце князя Куракина, где окопались граф Г. и Морозявкин, подготовка к светлому Рождеству Христову шла полным ходом. Слуги чистили и скоблили все залы и комнаты куракинского дома, вылизывая их чуть ли не языком, в сияющих цветных паркетинах отражался потолок, лепнины протирали тряпками, позолоту чистили нашатырем и зубным порошком. Повара в кухмистерской жарили и парили гусей, уток, пекли пироги с капустой и зайчатиной, варили рождественские наливки, словом все было прямо замечательно.