Теперь и меня берёт досада, я разочарована – весь его вид не соответствует той духовной миссии, которую он на себя самонадеянно взгромоздил. Нет в нем той силы, идущей изнутри, из сердца, которую ждёшь от людей своей идеи, своей веры. Он суетен. Как-то мелок, что ли. Да и тушуется слишком, втягивает плешивую головёнку в плечи, как обеспокоенная осторожная черепаха. Обстановка сбивает его, он здесь инородное тело – елозит в кресле, чувствуя себя глупо, неуместно со своим бабьим подолом. Даже жаль, что это не самый сильный противник для Веры Николаевны: блеск лавров её успеха мог бы быть ярче, будь перед ней достойный.

А Вера Николаевна, так бестактно им прерванная, обратила слова попа против него же самого.

– Да, вот именно, человеку сегодня нужны психологи. Гораздо больше, чем священники. Вы пестуете в людях комплексы, внушаете чувство вины. Вы заражаете их культом страдания, к месту и не к месту вспоминая о муках Христа на кресте… Да ваш крест – мазохистский символ. А мы, психологи, снимаем это ложное чувство вины людей за грехи человеческие, за страдания Иисуса во имя людей, мы освобождаем их от этого вашего реакционного запрета на удовольствия… Мы говорим человеку – живи и радуйся.., – она произносит это горячо, пламенно.

– Да как же вы не понимаете, у психологии и церкви в отношении чад наших просто разные задачи. Мы говорим о духе, о спасении души, а вы – всего лишь о житейском комфорте, – гундосит крестоносец каким-то приту́шенным, глухим, как из бочки, голосом, сразу же падающим на дно, к полу.

Я всматриваюсь в нелепого попа. О, что я вижу… Вот тебе и на! Его куцые черепашьи ножки обуты, оказывается, в дорогущие итальянские туфли… от Амедео Тестони, известной на весь мир марки люксовой обуви ручной работы. Я совсем недавно их видела в рекламном журнале на мамином туалетном столике. Вот и приехали! И это радетель духа, попечитель душ людских..! Вот ведь, не чуждается материальных ценностей. Не смог, видно, стряхнуть с благочестивой души своей земную суетность мира. На поверку-то, изъязвлена его душенька той же суетностью, против которой и радеет милок.

Я легонько толкаю в бок Яну, мол, зацени обувку. Она выхватывает у меня бинокль и, рассмотрев, украдкой показывает поднятый большой палец руки. Передаю взглянуть маме, у неё от удивления глаза округляются: духовный пастырь-то не так прост, как кажется на первый взгляд…

– Да, – продолжает Вера Николаевна, – спасение души и комфорт действительно разные вещи… Ну что такое ваше спасение, если уж на то пошло? Оно, конечно же, полностью исключает комфорт. Вы хотите сделать всех несчастными манипулируемыми рабами божьими. Народ и так был в рабстве у тоталитаризма, советского, – а вы предлагаете ему такое же рабство, только от бога. Едва мы скинули совок, вздохнули свободно от этих вечных пут «должен-должен-должен», так вы тут как тут со своими самоограничениями, обязательной рабской смиренностью, покаянием, тотальной воздержанностью, отречением от самого себя…

Вера Николаевна неплохо владеет оружием слова. Батюшку опять перекосило.

– Мне трудно с вами согласиться, да мы и пришли сюда не соглашаться, а как раз чтобы спорить. И вот что я вам скажу, – козлетоном гнусит он. – В человеке есть зверь, так как человеческая природа была повреждена духовным падением и лишилась защиты. Зверь не хочет обуздания, он в нас беснуется при любой попытке заточить его в клетку. Ему все равно, какого вида будет клетка, кто ее запрёт, советские с их кодексом строителя коммунизма, или православные с заповедями Христа. Зверь в ярости и не хочет в клетку…