– Не область. Град Томвов, в южных лесах Славии. Вот, – после недолгого раздумья волколак протянула мне клочок шерсти. Откуда она его вырвала – я старался не смотреть, – запах несколько месяцев не выветрится. Считай это пропуском. Прощай!

Взвыв во всю глотку, она подхватила все еще приходящего в себя не в меру волосатого бандита и скрылась в ближайших кустах. Следом бросились остальные волки, и уже через несколько секунд лес оглашался только многоголосыми стонами раненых заключенных. Они кричали и причитали, прося о спасении, но все, кто был способен им помочь, стояли спина к спине на ладье, боясь повторения атаки.

Выходить к ним совершенно не хотелось. Так что я решил лучше поискать грибов и ягод. Благо одной из моих способностей было слепозрение. До жути полезная штука как в подземелье, так и в темном лесу. Она досталась мне вместе с мутацией подкожной брони от кракена. И даже не знаю, радоваться сейчас ее наличию или нет.

До того, чтобы стать Морфом – преобразившимся магом школы Жизни – мне оставалось всего доли процента морфизма. Проблема только состояла в том, что я их сейчас абсолютно не могу контролировать. Все те прелести, которыми меня наградил брат, а впоследствии Бог, в Свете жили сейчас своей собственной жизнью. Если так можно говорить о том, что происходит внутри меня.

Гроас Дпров, Дитя Вопроса или Истины, если угодно, позже взобравшийся на самую верхушку пищевой цепи и пожертвовавший всем, включая собственный разум. Он был магистром Жизни и моим наставником. И совершенно не стеснялся экспериментировать как на себе, так и на всех окружающих. Как он любил повторять – ради науки. А то, что после этого выживал один на сотню – его не особенно волновало.

Последний раз, когда я взглядывал в собственный, расшатанный ко всем чертям Источник, он выглядел следующим образом: Полукровка 50 %, Драконид 15 %, Кракен 10 %, Демон 10 %, Хамелеон 5 %, Крысотитан 10 %. Держался на тоненькой нитке, если можно так сказать. Любые доли процента к чему угодно, кроме первоначального определения системы Длани – и я стану полноценным Морфом. А они, увы, не обладают правами наследования.

Правда, рассуждать о том, что у меня как единственного оставшегося сына графа Рейнхарда есть гипотетические права на Дождливую крепость, когда сидишь в грязи и ищешь, что поесть, наверное, слишком самоуверенно. Правда, от этого вкус сыроежек и земляники хуже не становится.

Я прожил в деревне, сколько себя помнил, а это лет семь, да еще приемная мать – эльфийка Наоми была травницей и многому меня научила. Так что различить съедобное от несъедобного я мог почти безошибочно. Особенно если применять правило – чего не знаешь, того в рот не тяни. Будь у меня больше времени, я бы откопал корни лопуха или дикой картошки, но пока довольствовался тем, что можно было просунуть в щели стального намордника.

Наесться от пуза я не успел. Силы начали оставлять меня, будто рекой утекая в начавший светиться неестественным фиолетовым светом метеоритный ошейник. Руны горели так, что видно их было, наверное, за версту. Сознание начало ускользать, перед глазами потемнело, и последнее, что я увидел, это бегущего ко мне и машущего руками надсмотрщика. На его лице был страх.

– Тебе была дана простая задача! – пробился через тьму чей-то знакомый крик, – доставить заключенных и корабль. Три недели пути, достаточно стражников и проторенная дорога. И что? Ну скажи! Что ты сделал?!

– Так я это… ваше высокородие… – раздался неуверенный говор надсмотрщика, – волколаки же…

– Ах волки тебе, бедному, помешали? А раздать заключенным факелы и встать в круговую оборону ты не догадался? Костры на ночь развести?