– Полагаю, – сказал доктор, – вы хотите остаться наедине с супругой, ваше сиятельство.

Сергей кивнул.

– Я пока, если позволите, напишу рецепт и пошлю к аптекарю за лекарством для вашей жены. Ей нужны обезболивающее и успокоительное, и на желудок она пожаловалась.

– Вас проводят в мой кабинет, Карл Витольдович. Там есть все письменные принадлежности. Благодарю вас, – произнес Раднецкий.

Едва дверь за врачом закрылась, он подошел к кровати жены.

– Поздравляю, мадам, – он отвесил Ирэн шутовской поклон. – От всей души. Один маленький вопрос, не сочтите за дерзость. Чей это ребенок? – Он был уверен, что ребенок не от императора; тот давно охладел к Ирэн.

Она надменно вскинула голову.

– Это ваш ребенок, Серж. Мой и ваш. И другого ответа вы не дождетесь!

– Признаться, и не ждал. Есть такая русская поговорка; едва ли вам она будет, конечно, понятна… Назвался груздем – полезай в кузов. Я назвался им слишком давно. Так что деваться мне некуда, полезу в любой кузов, который вы изволите мне подставить. – Он разразился смехом – не истерическим, а самым настоящим, искренним. Ирэн, не ожидавшая такой реакции, растерянно смотрела на него, и это веселило Сергея еще больше. Шлюха, глупая шлюха – и больше ничего! Ей самое место в борделе Ольги Шталь!

Наконец, отсмеявшись, он произнес:

– Мадам, неужели ваша наглость не имеет границ?

– Не смейте меня оскорблять, – холодно отчеканила Ирэн, натягивая, однако, одеяло повыше. – Учтите, ваше будущее зависит только от меня. И вы сами виноваты в этом. Вы были настолько глупы, что признались в покушении на мою жизнь, защищая эту сумасшедшую девчонку, – и теперь его величество очень зол на вас. Одно мое слово – и вы пойдете под трибунал, а, может, и на каторгу. Но я могу и заступиться за вас, придумать что-то, что вас оправдает. Например, скажу, что вы учили меня стрелять, и случайно меня ранили… Я скажу так, но только… только если вы обещаете быть отныне полностью покорным мне.

– О, даю вам честное и благородное слово, ваше величество, – он снова насмешливо поклонился. Но в следующее мгновение оказался на постели, над женой, и сдавил руками ее горло. Она испуганно вскрикнула. – Вздумали мною манипулировать? Каторгой пугать? Да я с удовольствием отправлюсь туда! Это будет отдыхом после жизни с вами! – Он сжал пальцы чуть сильнее, и она забилась под ним, – не от недостатка воздуха, а от ужаса, какое, наверное, внушило ей его лицо.

– Серж… прекратите… остановитесь… – прохрипела она.

– Убью тебя, гадина! – Но пальцы его уже разжались. Нет, боже правый, он не мог!..

– П-простите… – раздался позади еле слышный дрожащий голос, и Сергей, пробормотав сквозь зубы проклятие, обернулся. Дверь, ведущая в будуар и гардеробную жены, была открыта, там стояла бледная как полотно горничная, Таня, или Тати, как называла ее Ирэн, – последняя из длинной череды служивших у нее девушек. Она была тиха, кротка и незаметна. И Сергей в припадке злобы совсем забыл о том, что она может быть где-то рядом!

Раднецкий соскочил с кровати.

– Чего тебе? – грубо спросил он, хотя обычно был всегда очень ласков с Таней. Она побледнела еще больше:

– Я… платье ее сиятельства убирала. И на завтра новое приготовила… Прикажете идти?

– Нет, Тати, остань, – сказала Ирэн на плохом русском. – Будь в будуар, я зваль, если нужно.

Горничная присела и скрылась в будуаре, плотно закрыв дверь.

– Ну, что, Серж? – с торжеством спросила Ирэн уже по-французски. – Тати видела, как вы пытались меня задушить. Она будет свидетельницей, если я захочу.

– К черту вас и ее, – равнодушно сказал Раднецкий. Рана пылала; казалось, там развели огонь, и кто-то, находящийся в ней, то и дело перемешивал угли кочергой.