Если бы Мишка мог сам себе поверить, то он бы признал, что к яме его привело необычное ощущение в животе, его внутренности как будто бы сами потащили тело в сторону и там обнаружились находки. Но был он несуеверен, поэтому не стал придавать особого значения такой мелочи.

Вскоре к ним, на успех, стянулось уже десяток соплеменников, менее удачливых в работе, болтать вдвоём стало трудно в общем шуме. Из ямы с азартом вытаскивали новые и новые находки. Но все они были дешевкой, Мишка уже знал это и всё больше скучнея, старался увидеть в непонятных предметах их суть и назначение. Это было более интересно.

Он брал каждый осколок в руки, вертел, пытался соединить обломки в целое, если ему казалось, что линия излома совпадает. Так он «нашел» красивый костяной нож, соединив ручку и лезвие, «починил» столик, соединив несколько деталей каменной плиты и найдя к ним обломки ножек.

Эти его попытки отметили взрослые, на их глазах бесформенные куски оживали и вскоре, Мишка перестал копать, а только тем и занимался, что складывал и перекладывал, группируя одинаковые детали по внешним признакам. А ему с волнением, как к знающему специалисту, сыну мэтра, подносили и подносили всякую всячину.

Поэтому то, что он увидел боковым зрением, произошло случайно. Маленький листок размером с ладонь, планирующий как самолётик, повертелся в воздухе, покружился и спрятался между камней. Ненужное здесь сразу выбрасывалось. Мишка оторвался от своей кучи, подошел к листку, поднял, и сердце его гулко застучало от находки.

Неровный, грязный, рваный, кусочек тонкой кожи был испещрен знаками, в которых нельзя было не узнать буквы.

– Что это?

Этот вопрос Мишка задал всем, кто был рядом. Взрослые серьёзно брали листок в руку и прикладывали к себе, пытаясь определить, какую часть одежды он мог бы представлять и какую часть тела мог бы прикрывать. Некоторые произнесли «колдовство».

Мишка порылся в своей памяти и слова «книга» на местном языке не нашел. Поэтому Пашке он сказал по-русски, ломая свой речевой орган: – «Кфнигфау». Но Пашка понял. Он поискал в том месте, откуда вылетел листок, но больше ничего там не было, возможно, это было просто письмо или записка. Странно, что чернила не смыло временем. Линия букв была четкой и ровной. Мишка бережно сложил листок и сунул за пазуху, как самую дорогую находку.

Так они копались до еды. Слов «обед», «завтрак» и «ужин» тоже не было в лексиконе, вообще, местный язык был гораздо беднее земного. Ели всухомятку, усевшись на камнях, потом ходили к «тому камню», напились ледяной воды из озера и, пока, все отдыхали, мальчики залезли на край цирка, который уходил в долину и увидели далеко уходящие вниз цепи невысоких гор, сплошной камень, серое на сером. Ничего особенного разглядеть не удалось.

«Каменная шкура» – вспомнил Мишка слова отца – «там никто не живёт, вся вода уходит под скалы и ни один зверь не находит еды в этой пустыне». Взгляд его, скользя по серому пространству неожиданно упёрся в тело живого воина, оказывается, охранник стоял и здесь, по это сторону цирка и был он всего в двух шагах, просто мальчишки его сразу не заметили.

– Туда не надо ходить – сказал воин.

Уважая сына мэтра, он не послал его подальше, а сказал это вежливо. В ответ на такую галантность, Мишка достал найденный листок и показал часовому с уже надоевшим вопросом, ожидая такого же непонимания, как и от других:

– Что это?

Тот серьёзно обнюхал и разглядел листок и сказал то, что так надо было узнать:

– У Вождя много таких шкурок. Только это – мусор. Ничего не стоит.

Мишка задал ещё вопрос, который мучил его весь день: