(Мроган)

Мне влетело по полной. Сначала, после облизывания, на меня накинулась моя новая мать, которая, как и все женщины склонны к излишней эмоциональной нервозности. Она припомнила, что только с моим сумасбродным характером можно было пропасть в горах и вынудить весь клан обшаривать скалы вместо отдыха на тёплых шкурах, а уже на следующий день заставить нервничать самого вождя, и ещё неизвестно, чем всё это кончится.

Потом занудил отец. Как и все папаши, сдерживая желание отлупить сына как следует, он, что ещё хуже, монотонно наставлял меня на путь истинный: мы – воины старинного рода, воин должен делать то, что ему предписано, не думая и не рассуждая о том, почему мир устроен так, а не иначе. Я, сын мэтра, должен понимать, что стабильность мира зыблется на его устойчивости. Своим поступком неразумный сын нарушил какие-то древние устои и перебудоражил весь клан, если теперь над нами начнут смеяться, то вовек не отмыться от позора, и тому подобное.

Потом он поставил меня в позицию и заставил часа два отрабатывать движения двух рук воина, курс молодого бойца. Главным оружием иритов считается кинжал с двумя лезвиями, загнутыми как когти, одним, от руки, более длинным, в три ладони другим в одну ладонь, и у воина этих кинжалов два, по одному в каждой руке. Для обучения разработан далеко не изящный танец, который надо исполнять безошибочно, иначе можно не только схлопотать хворостиной, но и порезать себе руки. Это воинский танец, его с пелёнок разучивает каждый мальчик и с ним уходит в мир духов старик, если случайно останется жив в этом буйном мире.

Конечно, никакой стали, в руках моих торчали два кожаных имитатора и поначалу я, вспомнив фильмы про японскую и китайскую мафию, почувствовал даже некоторый романтизм новой жизни. Но потом ужасно надоело. Одно и то же по сто раз, тоска! С движениями я упарился не меньше, чем пиная мяч, и начал понимать, что после таких упражнений уже не захочется никаких других игр. Наверно поэтому так отнеслись к моим скачкам с мячом взрослые.

Моё новое тело, спасибо ему, видимо, раньше принадлежало очень старательному ученику, поэтому особенных ошибок я не делал, но мысли бегали в стороне и не раз я получил по ногам тонким хлыстом, которым вооружился отец. Потом, не выдержав, он воодушевился и сам пристроился рядом со мной и начал делать точно такие же выкрутасы телом, задавая темп голосом. Оказывается, к танцу есть ещё и своеобразная ритмичная речёвка без слов.

В конце концов, как ни странно, мне это представление очень понравилось, особенно, когда я ловил улыбку матери, которая давно перестала сердиться, с любовью смотрела на своих мужчин и смеялась так заразительно, что всё моё существо хотело отчудить что-нибудь экстра эдакое, чтобы порадовать её ещё больше.

Потом нас позвали на еду, а после еды мы сели… плести корзины. Я, преодолев первый приступ удивления, наконец, понял, зачем в углу пещеры валяется столько прутьев, гладких и длинных, а затем и руки мои вспомнили, как надо выплетать донышко и прочие части, а отец в это время поучительно объяснял, как совершенно тупому ученику, что в наших краях не растут большие растения с толстыми стеблями. В некоторых странах растут, но он их никогда не видел, а вот такие прутья растут везде, в каждом болоте и на любом пустыре, и даже самый захудалый воин просто обязан уметь сплести себе подстилку для сна и корзину для переноски и легкий шлем на голову, или, хотя бы, топливо для печки.

Он долго ещё говорил, монотонно и без эмоций, я чуть не заснул под этот спокойный голос, зато успел навертеть несколько десятков круглых блинов, которыми здесь топят очаг и кое-что понял о жизни в суровой горной стране, где настоящий суровый воин сидел и плел корзины вместо того, чтобы сладко захрапеть после ужина, а ещё и воспитывал своего наследника, и это после трудного рабочего дня.