– А иногда просто в гальку, которую оставляют на берегу, – быстро сказала Неттл. – И нужно всего лишь отыскать нужный камешек.

– Такое тоже бывает, – согласился Келлен. – Но у проклинателей извращенное чувство справедливости. Обычно наказание соответствует тому, что они считают преступлением.

Удочка в руках рыбака дернулась. Он ловко натянул леску. Неттл тотчас отвернулась, но было уже слишком поздно. Она успела заметить коричневый блеск чешуи и смертельное сальто на берег. Рот наполнился вкусом прохладного мяса, заключенного в переливающуюся оболочку. Застарелый инстинкт дернул ее, как струну лютни. А потом взгляд Неттл упал на Тоната. Он смотрел на рыбу с растущим ужасом, и его глаза наполнялись слезами.

– Тонат?

Мальчишка развернулся и сорвался с места. Промчался по верху дамбы, потом соскользнул по склону, обращенному к суше, и побежал через луг.

– Я за ним! – бросила Неттл озадаченному Келлену и кинулась вслед за Тонатом.

Человеческие ноги во многих отношениях были лучше птичьих. Люди шагают по земле не задумываясь – во всяком случае, большинство людей. Неттл же вечно приходилось напоминать себе о том, как это делается, чтобы не потерять равновесие и не упасть. Нет, она была рада, что к ней вернулась способность бегать. Вот только терпеть не могла эту способность использовать.

Тонат мчался прочь от канала, то и дело спотыкаясь. Поначалу Неттл удавалось не упускать его из виду, но потом он скрылся в маленькой роще. Когда она добежала до деревьев, то уже совсем запыхалась. Мальчишка залез на старый орешник и теперь сидел, сгорбившись, на ветке в шести метрах над землей. Глаза его были плотно зажмурены, словно он боялся открыть их и что-то увидеть.

– Что случилось? – спросила Неттл.

– Рыба, – прохныкал Тонат.

Неттл сразу все поняла.

Вот я дура. Почему я об этом не подумала? А Келлен почему не подумал? Он должен разбираться в таких вещах!

– Вещи Шипа вытащили из канала, – всхлипнул Тонат. – Может, он зашел в воду, и одежда спала с него, когда он превратился… в… – Мальчик тяжело сглотнул. – Тот человек дал мне рыбу. И я… я ее съел…

– Нет, – сказала Неттл, прижала ладонь к коре дерева и надавила, словно хотела выпихнуть эту мысль куда подальше. Но мысль была пугающе правильной и идеально вписывалась в общую канву. Именно так обычно и случалось.

– Я ее выпотрошил, пожарил, вытащил кости… – Тонат уже не говорил – скулил.

– Нет! – оборвала его Неттл. – Послушай меня! Та рыба не была твоим отцом! Ты бы его узнал!

Но Коул не узнал Айрис, напомнил голос в ее голове. Он увидел добычу и вонзил в нее когти.

– Ты бы его узнал! – закричала Неттл, силясь заглушить этот голос. – Потому что ты его любишь! Сильно любишь! Ты знал, что его прокляли, хотя все вокруг убеждали тебя в обратном! Ты бы все понял! Посмотрел бы на рыбу и понял!

Она вся дрожала. Кора больно царапала пальцы.

«Но что, если Тонат прав? – не унимался голос в голове. – Что ты тогда будешь делать?»

– Я лезу наверх! – крикнула Неттл, скидывая ботинки.

Ветер с силой налетел на орешник, и тот заскрипел, как кресло-качалка. Листья трепетали и переливались, и осколки света сыпались Неттл в глаза, пока она поднималась.

Он прав. Ты знаешь, что он прав.

– Нет, не знаю! – завопила она вслух, прежде чем поняла, что Тонат не сказал ни слова.

Она покрепче обхватила ствол, прижавшись лицом к шершавой коре. В нос набился запах гнили. Послушные ветру листья метались и шумели, как волны. На нее накатило головокружение, словно она сорвалась и падает, падает… А потом до нее донесся крик – резкий, неприятный и одновременно восхитительный. Набрав полные легкие воздуха, она издала ответный крик, вложив в него всю свою душу. Неттл услышала, как крики смешались, – так партии разных инструментов смешиваются в одну мелодию. Что-то пернатое и неуклюжее продиралось сквозь крону орешника. Задохнувшись от облегчения, Неттл потянулась к нему рукой.