В январе проходили медосмотр. Фельдшер спросил о последней менструации. Вера силилась вспомнить. Кажется, месячные были в октябре.

– Когда ж вы, шалавы, успеваете ноги раздвигать? Залезай на кресло!

Не сказать, чтобы Вера была совсем уж дремучей в вопросах половых отношений, но почему-то даже мысли не допускала, что при изнасиловании можно зачать.

Беременность и правда не подтвердилась. Фельдшер велел показаться через две недели. Но и через две, и через четыре матка не увеличилась, а месячные так и не пришли. От пережитого в организме Веры произошёл сбой. Сама природа противилась появлению детей в этом гиблом месте.

Летняя жара наступила уже в апреле. Колония готовилась к дню рождения Ильича. Вера и Ольга закрепили на крыше барака транспарант с надписью «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!» и прилегли отдохнуть в тени кумача. Ольга закурила. Вера рассматривала её мускулистые руки и вдруг спросила:

– Оль, тебе никогда не хотелось отомстить? Ну… Не знаю… Например, спалить колонию к чёртовой матери или подкараулить Яшку и всадить ему нож в сердце.

– Зачем?

– Как зачем? Чтобы справедливость восторжествовала!

– Верка, если ты обожжёшь руку, то будешь мстить огню?

– Нет, конечно. Это же глупо!

– Вот и Яшке мстить глупо. Он как явление природы. Сам не знает, для чего живёт, поэтому и распыляется по пустякам. То самоутверждается за счёт слабых, то подачку у начальства выслуживает. Всё это сиюминутные прихоти, а цели нет. Есть цели, ради которых всё переживёшь: и страх, и боль, и голод, и унижения. Вот ты знаешь, зачем живёшь, я знаю, а он нет. Поэтому отомстишь ты ему тем, что цели своей достигнешь, а он так и будет на ощупь по жизни плутать.

– Оль, а для чего я живу?

– Это ты у себя спроси.

– Я не знаю.

– О чём ты на работе думаешь? Ведь не от мыслей о Яшке у тебя лицо такое счастливое.

Вера не подозревала, что, спрятавшись в коконе, может лучиться радостью снаружи.

Ольга перевернулась на живот и снова закурила:

– Я могу убить Яшку. Он это заслужил. Стольких девчонок искалечил. Только нет у меня такого права. И так уже из-за моей глупости большое дело встало. Сейчас я бы школу оканчивала, к поступлению готовилась. А теперь ещё четыре года тянуть. Через год мне восемнадцать, переведут во взрослую. Выживу ли там?

– Оль, а что ты сделала? Расскажи.

Ольга помолчала, разглядывая трепещущую на ветру красную ткань. Наконец кивнула:

– Расскажу. Ты не из болтливых. Я из Москвы. Мой отец, профессор биохимии, несколько лет работал над созданием одного препарата. Чудесного препарата! Отец отрубал мышам лапы, наносил это вещество на срезы, соединял, через десять минут лапа полностью прирастала, и мышь снова бегала. У меня нет знаний, чтобы объяснить, как оно действует. Но это вещество может сделать людей почти бессмертными, отодвинуть старение. Три года назад папа выступил с докладом в наркомате. Он показал действие препарата. Сказал, что его производство – дело первостепенной важности, поскольку через пять лет СССР вступит в страшную войну. А открытие отца возвращало бы бойцов в строй в течение суток.

– Какую войну? Оль, получается, через два года начнётся война? С кем?

– Не знаю. Мне он об этом не говорил. В наркомате ему не поверили. Смеялись. Называли паникёром и сумасшедшим учёным. Даже издевались: «Ваши бессмертные люди смогут обходиться без еды? Нам бы тех, кто сейчас живёт, прокормить!» В общем, сказали, что у партии другие задачи, и велели убираться. Отец был в бешенстве, всю ночь где-то пил, утром пьяным явился в университет и выложил студентам, какие идиоты сидят в наркомате и что партии нет дела до людей. Потом он забрал меня из школы. Сказал, что скоро за ним придут. Он давно сделал копии своих работ, а перед выступлением спрятал их в тайнике, о котором знаем только я и он. И ещё, что мне нужно учиться, чтобы продолжить его дело. А когда получу достаточно знаний, найти студента Ваню Локтева, который помогал отцу в исследованиях.