– Знаю. Но ведь такая шишка, как он, не станет тратить время на каждого незнакомца. А нам нужно действовать немедленно! Пока еще ему не удалось добиться устойчивых результатов – он даже в легендах пока не утвердился. Но если Хенгист пойдет на прочный союз с бриттами…

Стражник вернулся и, что-то пробормотав, повел их в дом. Они поднялись по ступенькам, миновали внутренний дворик и оказались в атриуме – просторном зале, где добытые на недавней охоте медвежьи шкуры резко контрастировали с выщербленным мрамором и потускневшими мозаиками. Рядом с грубым деревянным ложем стоял поджидавший их человек. Когда они вошли, он поднял руку, и Эверард увидел узкий ствол бластера тридцатого века.

– Держите руки перед собой ладонями вверх, – мягко сказал человек. – Иначе мне придется испепелить вас молнией.

Уиткомб шумно вздохнул. Эверард ожидал чего-то подобного, однако и у него заныло под ложечкой.

Чародей Стейн оказался невысоким мужчиной, одетым в изящно расшитую тунику, которая наверняка попала сюда из какого-то бриттского поместья. Гибкое тело, крупная голова с копной черных волос и – что было неожиданно – симпатичное, несмотря на неправильные черты, лицо…

– Обыщи их, Эдгар, – приказал он, и его губы искривились в напряженной улыбке. – Вытащи все, что окажется у них под одеждой.

Неуклюже обшарив карманы, стражник-ют обнаружил ультразвуковые пистолеты и швырнул их на пол.

– Можешь идти, – сказал Стейн.

– Они не причинят тебе вреда, повелитель? – спросил солдат.

Стейн улыбнулся шире.

– С тем, что я держу в руке? Ну-ну. Иди.

Эдгар ушел.

«По крайней мере, меч и топор остались при нас, – подумал Эверард. – Но пока мы на прицеле, толку от них немного».

– Значит, вы пришли из завтрашнего дня, – пробормотал Стейн. Его лоб внезапно покрылся крупными каплями пота. – Да, это меня интересует. Вы говорите на позднеанглийском языке?

Уиткомб открыл было рот, но Эверард опередил его, сознавая, что на кон сейчас поставлена их жизнь.

– Какой язык вы имеете в виду? – спросил он.

– Такой.

Стейн заговорил на английском – с необычным произношением, но вполне понятно для человека двадцатого века.

– Я х’чу знать, ’ткуда вы, к’кого врем’ни из, здесь что ин-т’р’сует вас. Правд г’в’рите, или я с’жгу вас.

Эверард покачал головой.

– Нет, – ответил он на диалекте ютов. – Я вас не понимаю.

Уиткомб быстро взглянул на него и промолчал, готовый поддержать игру американца. Мозг Эверарда лихорадочно работал: он понимал, что малейшая ошибка грозит им смертью, и отчаяние придало ему находчивости.

– В нашем времени мы говорим так…

И он протараторил длинную фразу по-испански, имитируя мексиканский диалект и немилосердно коверкая слова.

– Но… это же романский язык! – Глаза Стейна блеснули, бластер в его руке дрогнул. – Из какого вы времени?

– Из двадцатого века от Рождества Христова. Наша земля зовется Лайонесс. Она лежит за западным океаном…

– Америка! – Стейн судорожно вздохнул. – Когда-нибудь она называлась Америкой?

– Нет. Я не знаю, о чем вы говорите.

Стейн задрожал. Взяв себя в руки, он спросил:

– Вы знаете латынь?

Эверард кивнул.

Стейн нервно рассмеялся.

– Тогда давайте на ней и говорить. Если бы вы знали, как меня тошнит от здешнего свинского языка!..

Он заговорил на ломаной латыни, но довольно бегло, – очевидно, он изучил ее здесь, в этом столетии, – затем взмахнул бластером.

– Извините за недостаток гостеприимства, но мне приходится быть осторожным!

– Разумеется, – сказал Эверард. – Меня зовут Менций, а моего друга – Ювенал. Мы историки и прибыли, как вы правильно догадались, из будущего. Темпоральные путешествия открыты у нас совсем недавно.