– У него есть враги? – мне наконец удается задать вопрос.

– Бхайя никогда не попадает в неприятности, – отвечает мальчик.

– У вас есть его фотография? – спрашивает Пари.

Я бью себя за то, что не подумал об этом первым. Фотографии – самая важная часть любого расследования. Полицейские должны загрузить фотографию пропавшего ребенка в компьютер, а оттуда Интернет отнесет ее в другие полицейские участки так же, как вены относят кровь к рукам и ногам и мозгу.

Булавка, державшая штаны девочки, откалывается. Девочка начинает реветь. Мальчик ухмыляется. У него нет трех или четырех передних зубов.

Пари делает «уфф», как будто она сыта по горло, но говорит девочке:

– Не плачь. Сейчас все исправлю, минуту. Всего минутку. – Она закалывает булавку обратно за две секунды.

– У папы должно быть фото, – говорит мальчик, водя рукой по оборкам своей рубашки-блузы.

Мы на цыпочках заходим в дом Бахадура. Запах тут кислый, как от болезни, и сладкий, как от гниющих фруктов. Брат и сестра Бахадура садятся на пол, подальше от кровати. Я хочу, чтобы они разбудили Пьяницу Лалу, но их взгляды уже устремились на рис, разделенный на две части: одна уже очищена от камней, а другую еще нужно просеять.

– Давай ты, – шепчет мне Пари.

Из-под одеяла виднеется только лицо Пьяницы Лалу. Рот у него приоткрыт, глаза тоже. Как будто он следит за нами во сне.

– Не будь мокрой кошкой, – шепчет Пари.

Легко ей говорить. Она не стоит к нему так близко, как я.

Но делать нечего. Я Бемкеш и Фелуда, и Шерлок, и Карамчанд – все в одном. Я трясу правую руку Пьяницы Лалу, накрытую одеялом. Оно грубое и колючее. Одеяло соскальзывает, и когда я прикасаюсь к его ладони, она слишком горячая, словно у него жар. Он поворачивается и продолжает спать на боку.

Я снова толкаю Пьяницу Лалу, на этот раз сильно.

Пьяница Лалу вскакивает.

– Что такое? – кричит он, таращит испуганные глаза на испитом лице. – Бахадур? Ты вернулся?

– Его одноклассник, – говорю я. – У вас есть его фотография?

– Кто это? – спрашивает женский голос. Это мама Бахадура: у нее в руках пластиковые пакеты, наверное, со вкусной едой, которую, как я слышал, ее милая хайфай-мадам отдает ей каждый день. Она включает свет, и Пьяница Лалу сперва моргает, а затем прикрывает глаза руками, как будто лучи лампочки – это копья, что протыкают его.

– Мы друзья Бахадура, – говорит Пари. – Зашли узнать, нет ли у вас его фото. Хотим поспрашивать на базаре, вдруг его кто-нибудь видел. С фотографией будет проще.

Наверное, Пари удается так быстро придумывать разную ложь, потому что она прочитала много книг, и все истории из них теперь у нее в голове.

– Я уже спрашивала на базаре, – говорит мама Бахадура. – Его там нет.

– А как насчет железнодорожного вокзала? – спрашивает Пари.

– Вокзала?

Сестра и брат Бахадура смотрят на нас в ужасе. Кажется, они не рассказывали маме о планах Бахадура, может быть, потому, что боялись, что она будет ругаться, что они не наябедничали на него, когда он впервые заикнулся про Мумбаи-Манали.

– Проверим еще разок, – говорит Пари. – Хуже ведь не будет, если мы проверим еще разок, верно?

Мне кажется, что мама Бахадура сейчас прогонит нас, но она ставит свои пакеты на землю, открывает шкаф, вытаскивает из него какую-то тетрадку и перелистывает страницы, пока не находит фотографию и передает ее Пари.

Я пододвигаюсь, чтобы посмотреть на фото. Бахадур на ней в алой рубашке, его смазанные маслом волосы аккуратно разделены на пробор посередине. Красный цвет такой яркий и счастливый на тусклом кремовом фоне. Бахадур не улыбается.

– Ты мне ее вернешь? – спрашивает мама Бахадура. – У меня не так много его фотографий.