Народ молился, а плясунья – кровавая чума – еще только туфельки примеряла. Пляска была впереди.
Дело Локкарта
Тихон вернулся со службы в церкви на подворье умиротворенный и отдохнувший. После больших праздников Спаса, Успения в душе наступили будни, Тихон радовался малолюдью и молитвенному труду. Яков Анисимович приметил в святейшем эту чудесную душевную сосредоточенность и вздыхал, не желая втягивать в деловую суету.
– Федя юродивый был.
– Из Киева?
– Из Одессы, от владыки Платона. – Подал портфель. – Четыре пакета. Святейший, ты хоть пообедай.
– Прости, Яков. Я все-таки просмотрю присланное, нет ли чего весьма срочного.
А срочной была сама жизнь. Ни поработать, ни пообедать не удалось, приехал Шеин.
– В Ленина стреляли… Чекисты рвут и мечут. Идут повальные обыски. Приготовьтесь.
Тихон посмотрел в календарь:
– По-нашему семнадцатое.
– Наконец-то и на них управа сыскалась! – Яков Анисимович перекрестился. – Притихнут небось без Ленина.
– Милый мой! – воскликнул Шеин. – Теперь вся власть у Троцкого. Иудей в квадрате. Уж он-то поизгаляется над Россией.
К приходу незваных гостей готовились впопыхах, но вечер и ночь прошли спокойно.
Утром святейший был на Соборе. В перерыве увидел Нестора Камчатского, спросил смущенно:
– Владыка, как здоровье Антонина (Грановского)? Я за делами, грешник, опять забыл о нем.
– Исчез! Уход в больнице был хороший, поправился. Записку мне от него принесли: «Благодарю. Исчезаю. Не ищите».
– Исчезать он всегда умел, – улыбнулся Тихон. – Значит, действительно здоров.
– Ваше святейшество, к вам. – Шеин подвел двух незнакомых людей.
– Присяжный поверенный Яков Иванович Лисицын, – представился один.
– Корреспондент газеты «Утро России», – сказал другой, щелкнув по-военному каблуками.
– Мы представители Великорусского союза, – переходя на шепот, сообщил присяжный поверенный. – Отстаиваем интересы великороссов. Желательно ваше святейшее благословение усилиям безупречно честных и благородных людей, а мы в свою очередь будем всячески поддерживать деяния Собора.
– Собор должен действовать своей внутренней силой, – сказал Тихон. – В помощи каких-либо организаций нужды нет, а кто хочет служить Церкви, тот должен стать ее членом, и не по случаю особого момента в жизни страны – по убеждению.
– Вы напрасно нам не доверяете! – Присяжный поверенный покраснел, то ли от смущения, то ли от праведного гнева. – Мы организация серьезная.
– Вот я вас и призываю – будьте смиренными прихожанами в храмах, тогда Господь и великороссов милостью не обойдет.
Новый день принес новый страх. Пришли телеграммы из бывшей столицы: убит председатель Петроградской ЧК Моисей Урицкий.
– Дави кровавых клопов! – обрадовался Яков Анисимович.
– Побойся Бога! – укорил келейника Тихон. – Пролитая кровь вопиет… Для евреев кровь есть душа. А Павел писал, обращаясь к своему племени: «Без пролития крови не бывает прощения». Нынешние властители за кровь своих могут взять непомерную цену.
Как по Книге Судеб читал. Смерть товарища Урицкого товарищ Зиновьев оценил в пятьсот жизней.
– Как их только земля носит! – стонал от бессилия простодушный келейник святейшего. – Еврейка Каплан ранила полуеврея Ленина, еврей Каннегисер убил еврея Урицкого, а головы с плеч летят русские! Это не месть, это иудейское жертвоприношение.
– Это – революция, – сказал Тихон. – Мне рассказали: Урицкий потребовал отставки, последние дни ЧК заправлял. Не смог обуздать кровавой вакханалии. Расстреливали не только ведь на Гороховой. В каждом районе города своя ЧК, свои палачи… В молодости Моисей Соломонович слыл за великого талмудиста, ради светлого будущего в тюрьмах сидел, а оно, это их будущее, кровью пропахло.