Сначала мы взяли было курс туда, где чаще всего виднелись лодочки рыбаков и где, по мнению моих товарищей, мог быть самый хороший клёв. Но я предложил ехать дальше, к противоположному берегу.

– Зачем? – недоумённо спросил Гриша. – Откуда тебе знать, в каких местах рыба водится?

– Мне кажется, там больше повезёт.

– Камаш, слышишь, что он говорит?!

– Слышу! Давайте туда, куда Чалдон покажет.

Мы пересекли фарватер, по которому ходили крупные речные суда, и остановились метрах в трёхстах за ним.

Водный участок для ловли был выбран удачней некуда. К полудню на куканах у нас уже были четыре крупные щуки, три судака, тоже не маленьких, два жереха, два сазана килограммов на семь каждый и ещё десятка полтора рыбёшек помельче.

Наш командир предложил сделать так: по щуке – семействам каждого из нас. Остальную крупную – Розе Глебовне. В знак признательности за денежное обеспечение. А из мелкой рыбёшки сварить уху для нашей рыбацкой артели. Прямо на берегу Ольмы.

Так и сделали. Мои товарищи пошли разносить рыбу по адресам, а я остался собирать хворост и разводить костёр.

Уха получилась на удивление. Мы съели её всю без остатка и решили на следующее утро возобновить ловлю.

Мои товарищи думали, что я заберу лодку к себе, но я сказал, что лучше оставить её у Камаша. От их дома до Ольмы ближе всего было.

Не передать словами, как тронуло Василия моё доверие. С того раза лодка так и прижилась у него.

Тётя Роза из доставшейся ей части улова распорядилась приготовить разные блюда и постояльцам, и обслуге, в том числе моим родителям. Ну и сама попробовала судачьей ушицы.

Вечером, когда я явился с Ольмы, она погладила меня по голове и с ласковой улыбкой сказала:

– Кормилец.

Наш квартет рыбачил почти всё лето. Я-то ладно, мне можно было возле таверновской кухни столоваться, и проблемы с едой для меня и без пойманной рыбы не существовало. А вот у моих товарищей речная добыча стала заметной добавкой небогатым семейным финансам и провианту. Потому как родители их порой оставались без зарплаты, а бывало, что и без работы, неделями, а то и месяцами. Иногда им даже буханку чёрного хлеба не на что было купить.

Не единожды я отдавал свою часть улова друзьям.

После рыбалки они в большинстве случаев сразу бежали на рынок или пристраивались возле какого-нибудь бойкого магазина и продавали рыбу прохожим. Цену слишком не набивали, и товар у них разбирали слёту.

Случалось, к нам подъезжала рыбоохрана, но, помнится, дважды на куканах вообще ничего не было, а в третий раз…

В тот день у меня появилось предчувствие, что надо быть настороже.

– Робя, – сказал я, оглядывая из-под ладони водный горизонт, – а давайте привяжем куканы и садки к бакену, – нам везло, рыба так и шла на крючки. К тому времени мы уже килограммов шестьдесят наловили и хотели продолжить путину. – Вон к тому, ближнему, – я показал на красный плавучий знак, возвышавшийся над водой в сотне метров от нас.

– Зачем, Макс? – спросил Антошка.

– Так лучше будет, – ответил я и потрогал шнур одного из куканов. – Для всех нас. Вот увидите.

– Да ладно… – начал было возражать Гриша, но наш командир его остановил.

– Раз Чалдон сказал к бакену, значит, к бакену.

Едва мы отошли в сторону, оставив рыбу у конусовидного плавучего знака, как к нам подрулила моторка с рыбинспекторами. Хотели они взять нас «за жабры», а на единственном нашем кукане, прицепленном к надувашке, один лишь окунёк болтается.

– Что-то вам не везёт и не везёт, – сказал старший инспектор по фамилии Арзамасцев.

Он достал сигарету и закурил. Облачка ядовитого дыма поплыли в нашу сторону. От невыносимого противного запаха невозможно было дышать.