Множество раз он фотографировал любимые места любимого Ленинграда-Петербурга, независимо от переименований, для глянцевых «открыток» и туристических буклетов. Растиражировал за десять с лишним лет причудливое разноцветие пирамиды куполов Спаса на Крови, сусальных крылатых львов Банкового моста, бликующий крест над распахнутыми объятиями колоннады Казанского собора. Величавый Санкт-Петербург оставался искренне любим Маратом в любых ракурсах, в любых количествах, в любых состояниях суровой северной природы.

Сегодня Петербург вместе с фотографом оставался хмурым и неприветливыми. Реставрировали город, подкрашивали, а он оставался традиционно мрачен и сир этот северный бастион русской культуры.

Над Петропавловской крепостью назойливой мухой рокотал прогулочный вертолёт. Над высоченным шпилем собора уже давным-давно не видно было сверкающего флюгера. Никак не могли современники раскошелиться, жадничали отвалить денег для реставрации и позолоты, чтоб сверкал Ангел, величественный и гордый, парил в вышине над Петровым творением, хранил его своим ангельским сиянием, чтоб никогда не дотянулась его рука к «иерихонской» трубе, что возвестит о конце Света.

С нарядного Спаса сняли на днях строительные леса, отгородили от людей сеткой-рабицей и злобной собакой. Станет ли обновлённый храм храмом? Люди говорили, оставят музеем, чтоб туристы, прохожане и приезжие любовались внутренней отделкой, чтоб шатался под чудесными мозаичными сводами беспечный люд в праздности и бездумии.

Многим ли нужен храм для музейного лицезрения? Иностранцам? Туристам? Школьникам-студентам? Пожилому поколению ленинградцев, воспитанных на атеизме? Последние свой мир уделали, до основанья. И что за тем? Уныние и пустота в их душах. Озлобленность против всего нового и неизбежного.

По заказу комитета по архитектуре Марат множество раз фотографировал этапы восстановления храма, мозаичных панно внутри здания, и решил для себя однозначно, что храм как музей – на день или два, – для человека праздного, люда приезжего, без особой веры в голове и всём своём существе.

Храм как храм – человеку для отдохновения души на всю его земную, телесную жизнь.

В легкомысленной своей прогулке по городу Марат очнулся, когда увидел перед кафе «Пират» сияющую белую красотку «бмв». Привычно и деловито огляделся по сторонам, на ходу вынул из кофра чёрный пакет, сунул, как в щель почтового ящика, в приоткрытое зеркальное окно машины. Сунул, не глядя, как бы ненароком, и пошёл дальше, будто ничего и не произошло. Игра в секретного агента случилась, неприметная стороннему взору. Было выполнено ко сроку ещё одно деликатное поручение неделикатных силовых структур правящей верхушки. Марат учился зарабатывать деньги везде, где мог, и на всём, что подворачивалось под руку. Похоже, это пока удавалось. Халтура наползала одна на другую, и порой, с очередного похмелья, фотограф начинал путаться: кому сдавать трупы, кому – голые задницы, кому – компромат, а кому – свадьбы и застолья. Но роковых проколов пока не случалось.

Перед собором у Конюшенного моста раскинулся табор лотошников с сувенирами. Войлочные, краснозвёздные будёновки, армейские фуражки, плюшевые ушанки были навалены на составленных столах, словно после штурма Зимнего. Подходили в одиночку пугливые гости, дорогие, иноземные. Примеряли полковничий мундир танкиста с подлинными боевыми наградами, шинельку офицерскую голубого сукна на барское плечо прикидывали. Любовались в зеркала, любезно и подобострастно подставленные.

Куклы, шкатулки и прочая псевдорусская матрешонь была расставлена заботливо, аккуратными рядками, сверкала яркими красками, глянцевыми боками. Подходи – покупай. Не жалей валюты на деревянные прорусские забавки. Торговцы называли цены в долларах. Покупали мало, больше приглядывались.