– Он вообще смотрит в другую сторону! Ждет кого-нибудь…

– Теперь он знает, что мы его засекли. Бежим!

Инна дернула Павла за руку, увлекая его в тень переулка.

Они бежали, взявшись за руки, – два силуэта на черном фоне пустых дворов. Зонт пришлось бросить – складывать его не было времени. А кто же бегает с раскрытым зонтом? Иногда их обдавало каскадом брызг, это значило, что они попали в очередную лужу.

Инна свернула налево, они проскочили арку и оказались на широкой улице, прямо у автобусной остановки. Сверкающий огнями автобус, словно инопланетное существо, взявшееся ниоткуда, ждал их, любезно распахнув двери.

Павел пропустил Инну к окну и сел рядом. Они уже немного отдышались и могли говорить.

– Ты слышал, он бежал за нами? – Это был всё же скорее вопрос, чем утверждение.

– Нет. Не слышал. – Что он мог расслышать за шумом учащенного дыхания и грохотом сердца?

– Я у них на крючке. Они наверняка знают, где я живу. Домой мне нельзя. Ты случайно не знаешь местечка, где можно было бы затаиться хотя бы на эту ночь?

– Хочешь, поедем ко мне?

Возможно, она этого и хотела.

– Мама, наверное, уже заснула.

– Мы постараемся не шуметь.

В прихожей горел заботливо оставленный свет.

– Проходи на кухню. А хочешь – в ванну?

– Мне даже не во что переодеться.

– Я дам тебе свой халат – большой и махровый.

Спустя пятнадцать минут они сидели на кухне. Инна куталась в халат и по-кошачьи щурила глазки, – ей было тепло и уютно. На столе под шутовским колпаком распаривалась заварка. Тишина ночного двора пролезала в форточку и потихоньку заполняла квартиру. Было слышно лишь как тикают старенькие часы на серванте.

Инна потянулась, сцепив ладошками вверх высоко поднятые руки, и широко раскрыла глаза.

– Большая кухня. У тебя есть раскладушка? Ее можно как раз здесь поставить, и я никому не буду мешать. Часиков в шесть я уже исчезну.

– Тебе не кажется, что ты должна мне что-нибудь объяснить?

– Пожалуй. Вот только что? Ты уверен, что тебе надо так глубоко влезать в мою жизнь, – вдруг обратно не сможешь вылезти?

– А я не хочу обратно.

– Тащи раскладушку, а я пока попытаюсь подобрать правильные слова.

Он принес раскладную кровать. Загнав табуретки под стол, ему удалось разместить этого мастодонта так, что еще оставался проход к плите. Инна с восторгом смотрела, как стелится простыня, расправляется одеяло. Потом она сказала: «Отвернись!». Павел послушался.

– Теперь бы поспать!.. – Последовал откровенный зевок. Павел повернулся обратно. По шейку спрятавшись под одеяло и положив голову на подушку, Инна смотрела на него каким-то особенно жалобным взглядом. Павел присел на край кровати.

– Хочешь чайку?

– А может, лучше выключить свет?

– Тогда я налью кипяток мимо кружки.

– А разве тебе не хочется спать?

– У нас был договор: я тебе создаю спальное место, ты мне рассказываешь свою историю.

– Ладно, давай чаю…

Инна уселась, тщательно замотавшись в одеяло, чтобы не светить голым телом. Выпростав из-под одеяла руки навстречу кружке, она аккуратно взяла ее и заглянула внутрь, словно ожидая увидеть на дне подсказку.

Павел сидел рядом, размешивал сахар, стараясь поменьше звенеть, и чувствуя себя одновременно и хорошо, и плохо. Он был счастлив от такого соседства, но его терзала необходимость выявить причину происходящих событий. Пока объяснения не прозвучало, доверять счастью было нельзя.

– Видишь ли, – наконец произнесла Инна, – я – партизанка.

– Ага. А у меня здесь – подполье.

– Не смейся. Думаешь, мне доставляет удовольствие ночевать неизвестно где, а не у себя дома.

– Неизвестно где, думаю, – нет, а у меня – да.