Наконец, еще одним аспектом того сложного и комплексного влияния, которое оказало английское общее право на процесс эволюции английских политических институтов и практик на протяжении «долгого XVIII в.», стал вопрос открытости парламентских дебатов и публикации парламентских отчетов. Он ведет свое начало от парламентской привилегии свободы слова, и в нем тесно переплетаются два взаимосвязанных момента. С одной стороны, речь идет об официальной публикацией отчетов, производимых парламентом или с его согласия. С другой – о сообщениях о деятельности парламента в прессе. Как это не покажется удивительным, но парламентские слушания в Вестминстере продолжали оставаться закрытыми почти до середины XIX в.357 Вплоть до 1875 г. существовал подтверждавшийся от сессии к сессии запрет на присутствие посторонних в палате общин.358 Подобная непубличность парламента имела своим следствием то обстоятельство, что до 1771 г. парламентские дебаты не подлежали освещению в прессе.359 Но и после 1771 г. этот принцип секретности перестал действовать не в результате изменений в законодательстве, что было бы типично в привычной для нас конституционной модели, но лишь благодаря толерантному отношению правительства к незаконным приемам работы прессы.360 До 1790 г. палата общин могла преследовать прессу, пользуясь весьма расплывчатым определением «клеветы», характерным для общего права, фактически запрещая любую публикацию, «нарушающую общественное спокойствие».361

Важную роль в установлении отношений между парламентом и прессой сыграл судебный прецедент, известный как дело Стокдейл против Хансардов.362 В 1836 г. книгоиздатель У. Стокдейл был упомянут в одном из отчетов тюремных инспекторов, которые рассматривались в палате общин. Тюремный инспектор охарактеризовал книгу, изданную У. Стокдейлом, как непристойную и неподходящую для тюремного чтения. Тогда У. Стокдейл привлек Хансардов к ответственности как издателей отчета тюремных инспекторов (они были включены в парламентские отчеты). В ответ на иск Хансарды представили доказательства, что палата приняла постановление о публикации отчета. Жюри присяжных вынесло вердикт в пользу ответчиков на том основании, что оспариваемое высказывание правдиво. Однако лорд-верховный судья (Lord Chief Justice) Дж. Э. Денман оспорил привилегии палаты. Он выразил мнение суда о том, что указания палаты опубликовать все парламентские отчеты не дает издателям подобных отчетов освобождения от привлечения к ответственности по искам о клевете на основании содержания отчетов.363

Таким образом, английский опыт взаимоотношений парламента с прессой, как на протяжении «долгого XVIII в.» в целом, так и периода 1822‒1835 гг. в частности, ставит под сомнение ту тесную, а, по мнению многих исследователей, необходимую связь между парламентским представительством и открытыми публичными слушаниями. Напротив, создается устойчивое впечатление, что «элита собравшихся в Вестминстере сановников» вовсе не была заинтересована в том, чтобы «видеть отчетливо публику или своих избирателей».364

Такое положение вещей не может быть объяснено лишь при помощи традиционных указаний на расхождение британских конституционных порядков первой трети XIX в. с аналогичными тенденциями на континенте. Дело обстоит значительно сложнее. Как представляется, после Славной революции 1688 г. отсутствие публичной открытости парламента имело своей целью его эмансипацию от королевской власти, основанную на принадлежащем ему комплексе прав и привилегий, фиксированных и закрепленных в общем праве. В последней трети XVIII в. это стало интерпретироваться как средство защиты членов парламента от шантажа со стороны публики.