– Эй, все нормально? – послышалось на шведском из-за двери.

Я потерла руками виски, пытаясь привести себя в чувство.

– Да, простите, – ответила я. – Просто выплеск эмоций.

– Хорошо, – послышалось с той стороны.

Опустившись на стул, я закрыла глаза. Очень хотелось плакать. Обычно я не плачу. Никогда. Мне кажется, слезы – признак слабости и беззащитности, а я хочу быть сильной и бесстрашной. Но сейчас в глазах так странно щипало, и, не удержавшись, одна слезинка выкатилась из уголка глаза и понеслась вниз по щеке.

Когда я была маленькой, не могла понять, почему у всех есть отцы, а у меня нет. Однажды я спросила Аню, куда уехал наш папа и когда он вернется. Ответ моей сестры не сотрется из моей памяти никогда:

– Он не вернется. Он бросил нас. Из-за тебя.

Помню, что тогда я плакала. Очень сильно. Мне пятилетней было трудно понять, что же я такого сделала, что отец решил оставить свою жену и троих детей. Снова и снова приставала к Ане с расспросами, но она только отмахивалась от меня. Больше она никогда не повторяла этих слов, но и одного раза было достаточно, чтобы они навсегда засели в моей голове. Пару лет назад, когда мы с Аней крепко поссорились, я бросила ей в лицо ее же обвинение, но она только пожала плечами и сказала, что никогда не произносила подобного.

Но она произносила, и я запомнила эти слова.

Где-то лет в десять я окончательно поняла, что плакать бессмысленно. Это никак не поможет заживить разбитую коленку, не вернет бросившего нас отца и не приблизит к поставленным целям, поэтому я перестала лить слезы. Хотя Миша говорит, что плач помогает выплеснуть накопившееся напряжение и таким образом сохранить нервную систему, и ничего плохого в нем нет. Но не для меня. Никто и ничто не достойно моих слез, поэтому я смахнула одинокую слезинку, уставилась в окно, где город накрывали сумерки.

Вчера, пока я пикировалась с Робертом, девчонки уговорили Эрика изменить планы и сходить сегодня вечером в бар. Эрик радостно отменил поездку к бабушке, чтобы провести время с двумя длинноволосыми блондинками, но теперь ясно, что они позвали в бар и Роберта с другом. Я как раз направлялась туда, когда на меня налетел Роберт и сбил с ног. А теперь, зная, что он тоже будет с нами, еще и притащит с собой такого же хоккейного хлыща, настроение ехать пропало. Наблюдать, как две хищницы охмуряют хоккеистов, придерживая Эрика как запасной аэродром, не было никакого желания.

Я все смотрела, как качаются верхушки голых деревьев на фоне закатного облачного неба, и никак не могла решиться выйти из дома. Слова Роберта все еще отдавались эхом в моей голове, не добавляя мне сил и радости. Честно говоря, я не могу похвастаться богатым опытом общения с парнями, да и бойфренда у меня никогда не было, хотя Миша говорит, что дело исключительно во мне и что я сама не подаю мужчинам сигналов. Она считает, что в школе было полно мальчишек, которые были влюблены в меня.

Но я думаю, что это неправда. Да, их притягивало ко мне, мы болтали на переменах, я отпускала дурацкие шутки, они смеялись, но не более того. Я ни разу не замечала в их глазах вожделения, игривого блеска или хотя бы интереса. Иногда видела подобные взгляды, которые они бросали на Мишу, хотя им не хватало смелости подойти к ней из-за ее брата, но в отношении себя… никогда. И вот теперь Роберт вытащил на свет страх, который я так глубоко спрятала – я не привлекательна для мужчин. Возможно, все дело в моем носе, и мне следует больше денег откладывать в банку на пластическую операцию, возможно, в росте, и мне нужно носить высокие каблуки. А возможно, со мной просто было что-то не так. Бывает же, что человек просто никого не привлекает и всегда остается одиноким.