Один приятель мне как-то сказал: «Так всегда бывает у нас, пьющих людей, на природный лик накладывается античная маска Бахуса, однако человеку с воображением легко её снять и таким образом определить возраст и возможный вид без неё». Он знал, что говорил, писатель, алкоголик, у которого мы часто зависали до его некрасивой смерти через повешенье.

Но возвращаясь к той, что меня поразила. Осколки прошлого великолепия проступали через наложенный маскарон из вина и дыма, сделавший тридцатилетнюю женщину сорокалетней. Огромные, как у кошки, глаза, припухлые губы с трещинкой, аккуратный носик, ямка на щеке и подбородке, светлые густые волосы – всё это было завалено мусором, и подмести его, судя по всему, было некому. С ней сидели два вахлака, первый пил и молчал, второй фамильярно трогал женщину за губы, делая из них бантик, она пыталась убрать его руку, но не слишком активно. Было видно, что её мужчина тот, первый, который молча бухал, а второй, судя по всему, заплатил за угощение. К первому она обращалась «зай», ко второму вообще никак.

За наблюдением сцен окружающего я осушил свою посуду с кислым вином, держа в мыслях приятное предвкушение нежданной встречи. Ещё, сильно забегая вперёд, нет-нет да и задумывался о том, что надо бы найти работу и снимать квартиру поближе к центру, чтобы Крис вновь согласилась на отношения со мной, и зажили бы мы вместе.

«Нужно стабильное будущее, женщины это ценят», – твердил мой внутренний учитель.

Тут вспомнилось, что надо позвонить Виталику, хозяину муз-студии на Сухаревке. Я достал свой испачканный в бесконечных «плюшках» телефон. Три пропущенных вызова от мамы, этого следовало ожидать; названивала, когда я был в метро.

– Здорово, Виталик!

– Здоровинько.

– Как сам?

– Вашими молитвами, ты как сам?

– То же самое. Слушай, у тебя в студии можно перекантоваться сегодня вечерком?

– Можно.

– Отлично, я буду с дамой, у тебя диван ещё стоит?

– Стоит, тебя ждёт.

– Ладно, спасибо, ну давай, до встречи, с меня должок. Да! Ключ там же? Ага, ну давай.

Всё складывалось прекрасно.

Расплатившись, я вышел, унося с собой запах пивной отрыжки.

У выхода из заведения стояли две молодые девушки с морскими свинками в клетках, они держали миску, на которой было написано «На корм животным». Я поинтересовался:

– Голодают, бедные?

– Нуждаются, – ответила мне одна из них.

– А бомжи у вокзала?

– Они себе сами помочь могут, – сказала другая.

– Нет, не могут, ведь они тоже свинки, только большие. – Я всё разводил адептов «Гринписа» на провокацию.

Но девушки отвернулись, не поддавшись на неё, к тому же зашумел мобильник.

– Ну ты где? – сердито спросила Кристина.

– Я тут у кафе, тут кафе какое-то, около метро, – косноязычно объяснил я.

– А я у выхода из метро, давай подходи, мы опаздываем.

Крис стояла, сомкнув ноги в обтягивающих бриджах, так, что образовывалось три дырки: верхняя – крохотная, треугольная, от влагалища до бёдер, ромб – от коленей до икр и нижняя – овальная, между икрами и лодыжками. К замечательно стройным ногам можно прибавить такой же торс. Что касается портрета, то его нельзя назвать безупречным, если разбирать составные части по отдельности; в этом случае оказывается, что они заурядны, даже неправильны, но, собранные вместе, делают из Кристины ту особу, на которую хочется смотреть сколько получится.

– При-иве-ет! – Крис распростёрла руки, и мы обнялись.

По дороге болтали о всякой всячине, я, между прочим, врал о том, что жил с бабой за сорок на Патриарших в её шикарной хате. Что у неё были большие сиськи, и она помогала мне с моими музыкальными проектами. Кристина заинтересовалась, но вяло, не так, как хотелось. Она сказала, что мы идём на перформанс и что я должен чем-то ей подсобить. Я спросил: «Что это?» Крис ответила: «Современное искусство». Но, естественно, меня занимала не эта чушь, на которую мы топали, а идущая рядом.