. Это особенности моей психики, это нормально. Поэтому не хожу на всякие великосветские тусовки. Зато это быстро отсеивает от меня людей, которые не должны со мной рядом находиться, потому что ко мне очень многие прилипают. Ну а с друзьями я могу себя жестко не контролировать, могу говорить то, что думаю, и быть собой. Это хорошо. Тяжело, конечно, что у меня ум, душа, сердце – все в разладе. Маугли сложно становится человеком.

Один раз я отмечала день рождения в храме и позвала друзей. Звонит подруга: «Как?! День рождения в храме?! Это же кощунство!» А потом говорит: «Мне не в чем идти, у меня юбки нет». Она плакала, когда пришла. Ее сразу батюшки в оборот взяли. И таких людей много, мне кажется. И насколько мы друг для друга не открыты, настолько и Церковь для нас не открыта. Мне кажется, это закономерно.

Мне психологи говорят, что я не простила многих вещей. А мой духовный отец как-то спросил, легко ли я прощаю. И я сказала: «Мне кажется, нет. Я никого не прощу». Он говорит: «Ну а если к тебе этот человек придет и попросит тебя сделать что-то очень жизненно важное для него, ты сделаешь?» Я говорю: «Конечно». А он: «Ну вот, значит, ты простила».

Мне и просить прощения было тяжело. Но я начала учиться. У меня это в связи с моим детством. Мне все время в детстве говорили: «Проси прощения, проси прощения, проси прощения». Я вот детям запрещаю друг другу это говорить и взрослым людям в моем доме запрещаю говорить это детям. Прощение должно идти от тебя. Если ты хочешь попросить прощения прямо вот всей душой, ты попросишь. А то меня это на долгое время остановило, я прямо застолбенела на этом. Потому что, когда меня заставляли просить прощения и я это делала, мне казалось, что меня унижают морально.

Со временем я уже в храме начала учиться просить прощения. Сначала у Бога – у Него же проще просить прощения, чем у ближнего. Потом начала задумываться: почему я могу попросить прощения у Бога 1500 раз, а у них не могу? Ну и начала – так постепенно, постепенно. А потом мне так понравилось, что мне сказали: «Лера, прекрати просить прощения 15 раз за день».

Я могу обидеть человека, могу манипулировать, вообще могу убить человека словом – мне об этом часто говорили. Меня моя профессия научила. Когда ты видишь слабые стороны человека, ты легко можешь обидеть. Слава Богу, в моей жизни этого стало меньше. Меня обидеть сложнее, потому что я вообще пофигист, могу закрыться в танке: мою личную жизнь вон вся страна полоскала в прессе. Кто еще после этого может меня обидеть?

То есть идет изменение сознания. Я стараюсь к себе критично относиться, адекватно. Ну, как к остальным. Сверяюсь со своим духовным отцом. Спрашиваю: «Я правильно это поняла? Я правильно чувствую или так не должно быть?» И он меня корректирует, потому что я себе не доверяю. Я вообще себя не знаю, не понимаю. Но покаяние от самобичевания отличить точно могу.

Я вот чувствую, что сейчас стала больше дистанцироваться. Я раньше очень была близка к людям и все воспринимала сердцем. Сейчас немножко дистанцируюсь, и это помогает мне больше любить людей и понимать их. Чувствовать их боль. Как бы посмотреть на мир глазами другого человека. То есть понять что-то про других и про себя. Видимо, потому что большое видится на расстоянии. Я не могу жить в этой сцепке, потому что иногда люди что-нибудь скажут, я верю, а они потом за свои слова не отвечают.

Мне кажется, я вообще воспринимаю все как ребенок. Мне моя дочь говорит: «Мама, ты ведешь себя так, как будто тебе 12 лет». И серьезно так говорит, я прямо вижу, что она знает, о чем говорит. Поэтому меня так легко ввести в заблуждение.