Я смотрел ему вслед, думая о странных словах. «Прибытие грядет». Какое прибытие? И потом: «Да свершится Прибытие». Прибытие куда? А еще слово «друг» совсем не прозвучало неискренне. Скорее наоборот – будто случай в автобусе сдружил нас.

Я собирался появиться на работе и быстро уйти, не привлекая к себе излишнего внимания. Департамент социальных контрактов, как и все ведомства, находился на северной стороне Просперити. Вестибюль поражал своим великолепием: пронизанное воздухом пространство со множеством окон, мраморными стенами и полами. Казалось, если произнести там что-нибудь вполголоса, эхо будет еще полчаса повторять твои слова. Я предъявил пропуск и прошел к лифту, чтобы подняться на шестой этаж, где находились кабинеты Шестого округа. Здесь не было и намека на великолепие атриума. Строгий, предельно функциональный интерьер: звукопоглощающие потолки, люминесцентное освещение, ковровые покрытия нейтральных оттенков. Как я и рассчитывал, коридоры были пусты; большинство сотрудников уже ушли. Но Уна по-прежнему сидела за секретарским столом в приемной. Увидев меня, она вздрогнула от удивления:

– Директор Беннет? Я думала, вас сегодня не будет. Ваша жена утром позвонила и предупредила.

– Не верьте всему, что слышите. Можете принести мне документы моего отца? Я должен составить отчет о происшествии.

– Конечно. – Она встала из-за стола. – Директор Беннет, я лишь хотела сказать… я так потрясена… случившимся. Я вам очень сочувствую.

– Благодарю вас, Уна.

Уже на пороге кабинета я вспомнил, что вчера оставил в машине свой ридер. Надо же, начисто позабыл: настолько меня взбаламутило случившееся.

– Скажите, Джейсон на работе?

– С утра не видела. Думаю, он отправился домой.

Может, оно и к лучшему. Я не был настроен общаться с ним.

– Он, случайно, не оставлял вам мой ридер?

– Нет, но я могу поспрашивать.

Я вошел в кабинет и стал ждать. Мой кабинет был самым большим на этаже, с уютной зоной отдыха и прекрасным видом на гавань. В безупречно ясные дни на горизонте проступали едва заметные очертания Питомника. Но не в тот день. Я подумал об отце. Как он там сейчас? Приходится ли ретайрам ждать своей очереди, думая о новой жизни, или их сразу забирают для реитерации? Может, отцу уже восстановили тело и стерли все дорогие ему воспоминания? Казалось, паромщик моего уровня должен был это знать, однако я не имел ни малейшего представления ни о чем таком.

Через несколько минут Уна принесла мне папку.

– Странно как-то, – пробормотала она, кладя ее на стол.

На обложке стоял штамп: «ЗАВЕРШЕНО». Я раскрыл папку и обнаружил, что кто-то уже составил отчет о происшествии, включив туда все показания отцовского ридера. В разделе «Процедура» значилось: «Ретайр страдал легкой формой дезориентации. Персонал Департамента социальных контрактов оказал ему необходимую помощь. Доставлен на борт парома в установленное время».

Всего три предложения. Ни слова о том, как он безумно несся по причалу, никакого упоминания об электрошокере и о том, что я едва не задушил охранника. Я должен был бы испытать облегчение – меня избавили от тяжкой обязанности, вызывавшей ужас. Однако я почему-то испытывал другое чувство. У меня что-то отняли, даже украли. Вплоть до этого момента я и не подозревал, что очень хочу рассказать правду о случившемся.

– Проктор, что вы тут делаете?

В дверях стоял Эймос Корделл – крупный, доброжелательный мужчина, мой непосредственный начальник. Мы знали друг друга очень давно.

– Я собирался составить отчет о происшествии с моим отцом. – Я указал на папку. – Вы знаете, кто сделал это вместо меня?