Какое-то время мы сидели молча, глядя, как накатывают и отступают волны.

– Я вам очень сочувствую, – сказала Кэли.

– Не принимай близко к сердцу. Это было давно.

– Вы не виноваты. Наверное, вы считаете себя виноватым, но это не так.

Я повернулся к ней. Кэли смотрела вниз, рассеянно чертя на песке фигуры. Сплошные концентрические круги.

– Это была глупая ошибка. – Ее голос звучал отстраненно, словно она переместилась в какое-то абстрактное пространство. – Если бы ваша мама хоть на секундочку задумалась, как вам будет без нее, она бы ни за что не сделала этого.

Я оторопел. Никто и никогда не говорил мне таких слов, даже чего-нибудь похожего. Насколько иной была бы моя жизнь, услышь я их от отца? Вслед за этой мыслью пришло грустное осознание: ему я тоже не говорил ничего подобного.

– Возможно, – ответил я Кэли. – Надеюсь, так и было бы.

Новое молчание – более многозначительное, чем в первый раз. Время едва перевалило за полдень, но казалось, что мы находимся здесь намного дольше. Я был бы рад провести на пляже весь день.

– Ну что, похоже, мне надо двигать, – наконец сказала Кэли. Она встала, сунула ноги в сандалии и убрала полотенце в сумку. – Следующий урок завтра?

– Кэли, мне очень понравилось обучать тебя, но я считаю, что тебе все-таки надо ходить в школу.

– Совсем не мое место.

– Я это понял. Но тебе хочется вляпаться в неприятности?

Она молча посмотрела на меня и сокрушенно вздохнула:

– Ладно. Как скажете.

– Говорю тебе честно: я совсем не против наших уроков. Но… есть определенные правила. Есть определенный порядок вещей.

– Но я же сказала: ладно. Иду в школу. Усекла.

Мне стало паршиво. В то же время сколько могли продолжаться эти уроки? Она же была чьей-то питомицей. Кэли уныло добрела до начала дорожки, затем повернулась и взглянула на меня. Вернее, вперилась.

– А как вы думаете, мы когда-то были знакомы? – спросила она.

Я понял смысл ее вопроса. Существовала распространенная теория: нас тянет к людям, которые что-то значили для нас в предыдущих итерациях. Это называлось конвергенцией. Конвергенция порождала нечто вроде дежавю: мимолетное, похожее на сон ощущение, что с этим человеком тебя связывали какие-то отношения. Конвергенция служила темой постоянных шуток: «Думаю, когда-то мы были женаты! А может, одно время просто спали друг с другом. Надеюсь, я был на высоте!» Дурачество, игра, но с серьезным подтекстом. Нам хочется, чтобы наши прежние жизни не забывались целиком.

– Возможно, были, – ответил я на ее вопрос.

– Я чувствую, что вроде как были.

– Сейчас мы друзья. Это важнее всего.

Она поправила лямку сползшей с плеча сумки.

– Но мне все равно хотелось об этом сказать. Спасибо за урок.

Она стала подниматься наверх. Кэли не ошиблась: я тоже это чувствовал. Конвергенция была чисто психологическим феноменом, не заслуживавшим доверия и не имевшим практического применения. Тогда почему, глядя, как она уходит, я испытал острое ощущение потери? Откуда это мгновенное чувство одиночества? Я вдруг понял, что за несколько часов, проведенных вместе, ничего не узнал о Кэли и даже не догадался спросить. Мы словно находились в плотном коконе, отгороженные от остального мира.

Тропинка не была прямой: она вилась по склону утеса. Кэли поднималась медленно, словно не хотела уходить, а может, просто устала за время урока. Поднявшись наверх, она обернулась и, увидев, что я смотрю в ее сторону, помахала мне. Был ли ее жест приветственным или прощальным – не знаю. Я помахал в ответ.

Она уже скрылась из виду, а я все смотрел и смотрел.

Сегодня Тия немного опоздала и открывает свою галерею в половине одиннадцатого.