В то же время я не понимала, почему в итоге Алекс чуть ли не прогнал брата. На мой взгляд, Григорий предлагал реальный шанс что-то изменить в нашем плачевном положении. Да, я была полностью согласна, надеть на кого-либо булавку и подчинить его волю — чудовищно, но что делать, если Валентин перешел уже все границы? Неспроста же возникло это «сопротивление», значит, собралось слишком много недовольных его действиями. И, черт возьми, я могла смело приписать себя к их числу. Человек, легко и спокойно отдавший приказ свернуть мне шею, уж никак не мог вызывать у меня симпатию.

Так почему же Алекс смотрел на брата с таким презрением? Ведь, на мой взгляд, Григорий, хоть и не совсем правильным способом, но все равно боролся за справедливость, как сам Алекс?

Вопросов было много, но я не озвучила ни один из них, пока за нами не захлопнулась дверь гостиничного номера.

В итоге я так и не успела ничего спросить, потому что Алекс заговорил первым.

— А Гришка молодец, научился говорить, — задумчиво сказал он, — почти внушать. Оратор, талант, — однако в его голосе не было ни капли одобрения.

— Что ты имеешь в виду? — удивилась я такому началу.

Алекс подарил мне невеселую улыбку.

— Ты ведь тоже ему поверила.

Я уже открыла рот, чтобы ответить, но застыла, сообразив, что вопросительной интонации не прозвучало. Алекс прекрасно знал, что я прониклась речью Григория, несмотря на то, как он поступил с Ксюшей.

— Хочешь сказать, он врал? — Я нахмурилась. — И все еще на стороне Валентина?

— Кир, — простонал Алекс, плюхнувшись спиной на кровать, — ну и ты туда же. Какие стороны, сопротивление, баррикады…

Но я опять не до конца поняла, что он хотел этим сказать.

— Ладно, — согласилась я, попытавшись во всем разобраться, — ты не хочешь войны с братом, а потому избегаешь использования таких терминов, но сути дела это не меняет — война уже началась. И, мне кажется, Гриша говорил правильные вещи: ты не можешь один бороться с Валентином. А это сопротивление может оказать помощь.

Алекс приподнялся, опершись на вытянутые назад руки, и посмотрел на меня. Я все еще стояла посреди комнаты.

— Это не война с Валентином, это очередная борьба за власть, только и всего, — серьезно сказал он. — Все остальное — фантики от конфет. Красиво говорить я тоже могу.

— То есть все это вранье? То, что он говорил?

Алекс скривился.

— Еще какое. И совсем не его. Гришка верит в то, что говорит, но слова это не его. Взять хотя бы фразу про влияние «моей балерины». Он это сказал даже не своей интонацией.

— Значит, ты считаешь, им кто-то командует? — подвела я итог, усевшись рядом.

— Пожалуй, слово «использует» здесь подойдет больше.

Я поджала губы.

— И им нужна булавка?

Алекс кивнул.

— Или я. Беспроигрышный вариант: или бесценный артефакт, или сильный одаренный вроде меня.

— Но твой брат…

— Просто марионетка.

Я забралась на кровать с ногами и обхватила колени руками. Мне сделалось совсем жутко.

— Ты говоришь страшные вещи.

— Я говорю правду.

— Но, быть может, ты преувеличиваешь, — не сдавалась я. — В конце концов, неужели Гриша — такой доверчивый дурачок?

— Мы говорим о парне, оставшимся без родителей в девять лет, — напомнил Алекс. — Гриша всегда был очень подвержен чужому влиянию. Пусть это звучит грубо, но он всегда чувствовал свою ненужность и верил тем, кто пригреет. С годами ничего не изменилось. Он сейчас предал Валентина, веря, что творит великое благо, по сути же, он просто служит новому хозяину.

— Ты не можешь знать наверняка, — напомнила я.

— Не могу, — охотно согласился он. — Но я вижу то, что вижу. Когда Гриша переметнулся? В прошлом году, он сам сказал. Как раз тогда, когда дед начал заниматься разработкой артефакта. Переметнулся, потому что Валентин творил злодейства, так он сказал? — Я кивнула, точных слов тоже не помнила, но суть мы оба поняли. — Так вот, это бред сивой кобылы. Ничего такого Валька не делал. Да, у него с юных лет мания преследования, он вечно окружал себя надежными людьми и готовился к отражению нападения, и, признаю, с врагами расправлялся безжалостно. Но, поверь мне, «синдром Бога» — недуг совсем недавний.