Настало время обратить внимание на экипаж судна; увлекшись техническими, глобальными и организационными описаниями, можно выплеснуть вместе с водой ребенка, выражаясь образно. Все-таки люди являлись той живительной силой, вдохнувшей струю жизни в сложнейший, но неодушевленный предмет, произведенный на свет их соотечественниками. Как уже упоминалось выше, капитаном на совершенно неизвестный тип судна был утвержден Владилен Петрович Юрьев, высокий, подтянутый мужчина с волевыми, решительными чертами лица и лысой, словно бильярдный шар, головой. Тяжелый взгляд его пронзительных глаз редко кому удавалось выдержать. Ему еще не исполнилось пятидесяти, успел поработать капитаном-наставником и являлся одним из самых знающих и опытных капитанов пароходства. Он принимал деятельное участие в формировании первого экипажа, отдавая предпочтение опытным и технически грамотным мореходам.

Отношение моряков к новому, неизвестному во всех отношениях пароходу было разным, и немалую роль играло будущее направление работы, которое однозначно указывало на Полярную звезду, что означало трудную работу в северных условиях за советские рубли, так как заграница ему не светила. Но хватало и тех, кому новострой был интересен. Некоторые предполагали пожить во время приемки несколько месяцев в южном и тихом Херсоне с фруктами и днепровским раздольем, убедиться, в самом ли деле «редкая птица долетит до середины Днепра», как утверждал Николай Васильевич Гоголь. «Ну а потом посмотрим!» У каждого из пятидесяти человек экипажа своя судьба, интересы и желания, и их нужно было сплотить в коллектив, объединенный общей целью.

За все двенадцать лет работы на судне сменилось четыре капитана: после Юрьева – Юрий Филиппович Норец, Матвей Леонтьевич Югай, Олег Порфирьевич Шагаев, проработавший на приглянувшемся «ковчеге» больше половины всей двенадцатилетней жизни судна в пароходстве – целых семь лет, сроднившись с ним, как с близким другом. Всю процедуру передачи судна новому капитану он помнит до сих пор в мельчайших подробностях. Ему в конце деятельности лихтеровоза пришлось скрепя сердце передавать своего любимца экипажу американской компании после продажи судна. Поставив последнюю подпись под сдаточными документами, Олег ощутил неумолимость и неотвратимость наступающего момента, когда его поступь в последний раз коснулась нижней площадки парадного трапа. Поневоле глаза стали влажными и защемило в левой стороне груди в преддверии скорой разлуки, на этот раз уже навсегда; вспомнились такие долгие годы, оказавшиеся столь неожиданно короткими. Сознание отказывалось верить в уже свершившийся факт, до последнего воспринимая его как нелепое недоразумение. Но свершившееся уже не имело заднего хода и чем-то напоминало расставание с отработавшим свое быстроногим скакуном, сроднившимся со своим хозяином и не понимающим, почему тот бросает своего верного коня. Наполненные крупными слезинками огромные глаза четвероногого друга, в которых стоял молчаливый укор, заполняли все существо хозяина, проникая в глубины души и вызывая чувство беспредельной вины, а взор уходил в сторону, чтобы не встретиться с опустошенным и вопрошающим взглядом. Трудно описать всю гамму чувств, охвативших капитана в тот незабвенный момент.

Казалось бы, грузы, перевозимые столь специализированным судном, должны иметь строго ограниченный ассортимент, одобренный классификационным обществом советского Регистра судоходства, но «ковчегу» в своей недолгой деятельности приходилось перевозить разное, включая самые настоящие вертолеты на палубе, отчего он становился похожим на самый настоящий вертолетоносец, особенно издалека.