– В полнолуние, – продолжил сэр Рэкстро, – в Бонго-Бонго принято охотиться на носорогов, и вот один мой друг… его звали Джордж Бейтс… остановите меня, если я вам уже рассказывал про это…

– Остановитесь! – сказал Арчибальд.

Наступила напряженная тишина. Сэр Рэкстро подскочил, словно это слово было пулей, а он – носорогом, на которого, кстати, он в минуты не самого благодушного настроения в некоторой степени походил.

– Что вы сказали? – проскрежетал он.

– Я сказал «остановитесь!», – ответил Арчибальд. Хотя внутри он трепетал от страха, внешне ему удалось сохранять твердость и даже некоторую задиристость. – Вы просили остановить вас, если я уже слышал этот ваш рассказ, и я вас остановил. Я слышал эту историю уже шесть раз. Даже будь она увлекательной, я не захотел бы слушать ее в седьмой. Но она не увлекательна. Она не лезет ни в какие ворота. И я буду вам весьма обязан, Кэммерли, если вы воздержитесь и не расскажете мне ее еще раз, сейчас ли или когда-либо в будущем, когда у вас возникнет такая потребность. Я больше не желаю слушать ни про Бейтса, ни про его носорога. И к имени этого носорога я присовокупляю имена всех прочих носорогов, с которыми вы или ваши друзья встречались в вашем на редкость скучном прошлом. Вы меня поняли, Кэммерли? Хорошенького понемножку!

Он умолк, налил себе портвейна и одновременно чуть-чуть отодвинул свой стул, готовясь, в случае, если события примут оборот, который сделает желательным подобный выбор действий, мгновенно соскользнуть под стол и там обороняться клыками и когтями. Дородному колониальному экс-губернатору, рассудил он, будет не так-то просто добраться до типчика, который надежно окопается под столом.

В тот миг, когда он уже приподнял скатерть, заговорила леди Кэммерли.

– Благодарю вас, Арчибальд, – сказала она истомленным голосом, в котором слышались слезы. – Давно назрело время, чтобы сюда явилась какая-нибудь решительная личность и произнесла эти доблестные слова. Вы только что сказали то, что мне хотелось сказать уже много лет. Если бы не вы, я услышала бы рассказ про Джорджа Бейтса и носорога в сто двадцать седьмой раз.

Глаза Аврелии сияли.

– Я слышала его сорок три раза.

Из тени донеслось почтительное покашливание.

– А я, – сказал Бэгшот, дворецкий, – восемьдесят шесть. Могу ли я позволить себе присовокупить и мою смиренную благодарность мистеру Муллинеру за его твердую позицию? Мне иногда кажется, что джентльмены не отдают себе отчета в том, как угнетает дворецкого необходимость выслушивать их послеобеденные истории. Официальное положение дворецкого, включающее обязанность стоять спиной к буфету, лишает его возможности искать спасения в бегстве, что делает жизнь дворецкого очень тягостной. Очень! Благодарю вас, мистер Муллинер.

– Не за что, – сказал Арчибальд.

– Благодарю вас, Арчибальд, – сказала леди Кэммерли.

– Не стоит благодарности, – сказал Арчибальд.

– Благодарю тебя, милый, – сказала Аврелия.

– Всегда рад, – сказал Арчибальд.

– Теперь ты понимаешь, папа, – сказала Аврелия, оборачиваясь к сэру Рэкстро, – почему в клубе тебя все избегают.

Проконсул вытаращил на нее глаза:

– Меня в клубе никто не избегает!

– Тебя в клубе избегают. Об этом весь Лондон говорит.

– Ну, знаешь ли, мне кажется, ты права, слово джентльмена, – задумчиво произнес сэр Рэкстро. – Теперь, когда ты про это упомянула, теперь мне все понятно! Действительно, избегают. Я постепенно дегенерировал в клубного зануду. И благодаря бесстрашному прямодушию этого прекрасного молодого человека пелена спала с моих глаз, и я узрел свет. Бэгшот, наполните рюмки. Портвейн, моя дорогая? Тебе, Аврелия? В таком случае я предлагаю тост. За моего будущего зятя, Арчибальда Муллинера, который нынче вечером оказал мне услугу, за которую я буду у него в вечном долгу. А теперь, Аврелия, дорогая моя, когда мы кончили вкушать нашу скромную вечернюю трапезу, быть может, ты и наш молодой друг погуляете вокруг площади. Как он столь справедливо заметил минуту назад, – сэр Рэкстро добродушно засмеялся, – сегодня ведь полнолуние.