Ну, и беспиджачный… Да, он мог представить себе ход его мыслительных процессов. В зал заходит неизвестный и начинает швыряться выпивкой направо и налево… Не может уплатить по счету… Так что же делать? Что делать?.. Да, позиция беспиджачного была вполне понятной. Подобный эпизод, пришел к выводу Арчибальд, не мог не вызвать малой толики тревоги и отчаяния.
Собственно говоря, к этому моменту мой племянник достиг таких высот благоволения и милосердия, что, перенесись он в эту минуту в свою уютную квартирку на Корк-стрит, то, по всей вероятности, остался бы тем же поклонником Масс, каким в этот вечер отправился в Ист-Ботлтон, исполненный столь радостных упований.
Но в эту ночь с Арчибальдом случилось еще кое-что, и это кое-что окончательно лишило Массы возможности сохранить высокое место в его мнении.
Мне кажется, я упомянул, что за другим столиком в этой едальне сидел – а вернее, возлежал – всклокоченный мужчина и крепко спал. Но теперь он пробудился как от толчка, выпрямился и заморгал на Арчибальда, благоухая пивом. В этот вечер он себя побаловал, и процесс, именуемый отсыпанием, еще не завершился. Он смотрел на Арчибальда так, будто испытывал к нему острую неприязнь, как скорее всего и было. Начать с того, что на Арчибальде был воротничок. Несколько несвежий после всего пережитого, но тем не менее – воротничок! А стойкое отвращение к воротничкам прочно вплелось в самые фибры души всклокоченного.
– Чего ты тут делаешь? – спросил он сурово.
Арчибальд с большой теплотой ответил, что он как раз кончил поглощать жаркое с жареным картофелем.
– Р-р-р! – сказал его собеседник. – Вырвал, значит, изо рта вдов и сирот.
– Отнюдь! – возразил Арчибальд. – Его принесла на подносе официантка.
– Мало ли чего ты расскажешь!
– Даю вам честное слово джентльмена! – заявил Арчибальд. – Я ни за что на свете не стал бы есть жаркое, которое побывало во рту вдовы или сироты. Гадость какая!
– И тычешь всем в зубы воротничками.
– Да нет же, черт возьми! Вы сказали – тычу?
– Тычешь! – настаивал его собеседник.
Арчибальд смутился.
– Ну, я жутко сожалею, – сказал он. – Если бы я предвидел нашу встречу и что вы так все воспримете, я бы не надел воротничка. Однако это ведь не крахмальный воротничок, – добавил он с некоторой надеждой, – а мягкий, из той же материи, что и костюм, как теперь носят. Но если хотите, я его сниму.
– Носи, носи, пока можешь, – порекомендовал всклокоченный. – Близок день, когда воротнички потоками польются по Парк-Лейн.
Арчибальд встал в тупик:
– Вы, наверное, имели в виду не воротнички? А конечно же, кровь?
– Кровь тоже польется. И кровь, и воротнички.
– И мы сможем пускать кораблики! – весело предположил Арчибальд.
– Ты-то не сможешь. А почему? А потому, что будешь внутри одного из воротничков, а снаружи во всей этой крови. Реки крови потекут. Великие, величаво струящиеся, пенистые реки пролитой крови.
– Знаете, старина, – взмолился Арчибальд, поежившись, – если можно, не так скоро после обеда.
– А?
– Я ведь только что доел обед и…
– Обед! И вырвал его изо рта вдов и…
– Нет-нет! Мы все это уже обсудили.
– В таком случае доешь его!
– Кого?
– Свой обед. Времени-то у тебя мало осталось. Потому как скоро ты заструишься по Парк-Лейн.
– Но я же доел свой обед.
– Нет, не доел. Вот тут-то ты и сел в лужу. Если ты доел свой обед, так что делает весь этот жир на тарелке?
– Я никогда не ем жира.
Его собеседник уже встал из-за столика и теперь грозно хмурился на Арчибальда.
– Ты не ешь жира?
– Да, никогда не ем.
Его собеседник грохнул кулаком по столику.
– Ты сейчас же съешь этот жир! – взревел он. – Вот что ты сделаешь. Когда я был крохой, меня воспитали всегда есть жир.