– Разве он не закрывается в шесть? – спрашивает Том, когда опускается рядом. – Кстати.

Он поднимает стоявшую между сиденьями корзинку с белыми примулами, смущенно и даже краснея протягивает ее Кэтрин:

– Это тебе.

Она хорошо знакома с такими цветами: в Корее они символизируют первую любовь. Вряд ли Том знал, но для парня из Европы это как минимум странный выбор.

– Нравятся? – тихо спрашивает Том.

– Да, – кивает Кэтрин. – Спасибо.

Это очень красивый букет. Небольшой, с виду простой, но он похож на все, что выражает сам Том, и весной кажется особенно актуальным. А еще чувствуется тонкий, но приятный аромат.

Ей давно, очень-очень давно не дарили цветы.

– Итак, – он заводит машину и начинает выезжать с парковки, – Гарлем, значит. Ты любишь готовить?

– Иногда, – признается она. – Это экономит деньги.

– У меня братишка любит готовить, его успокаивает. Ты его видела, когда мы в баре были. Гэри.

– Том, не заговаривай мне зубы, – Кэтрин берет себя в руки и отрывает взгляд от цветов, – ты хотел объясниться.

– Что произошло с доктором Райт? – спрашивает он, но его глаза сосредоточены на дороге.

Кажется, у него крутая машина: Кэтрин таких еще не видела. Выглядит старой, но не потому что потертая… сложно объяснить. Наверное, просто так больше не делают.

– Это не очень важно для нашего обсуждения.

– Не согласен, – упрямо произносит Том. – Чем я могу помочь? Если начальница угрожает твоей карьере, давай найду ее руководителей. Мне не тяжело. Если я правильно понимаю то, как работает ваша система, им не захочется терять такого пациента.

– Ты так и не понял сути. Вопрос не в реакции Жасмин.

– Ее зовут Жасмин? – Он резко поворачивается: – Как принцессу из мультика?

– Мы называем ее королевой Жасмин, – с трудом подавляет улыбку Кэтрин. – Так вот. Ты же влез в мою профессиональную жизнь.

– Я уже понял. – Машина останавливается на светофоре. – Но как еще я мог поступить?

– Надеялась, что ты подождешь, пока выздоровеешь, и мы тогда…

– И сколько это может занять? – Том вцепляется пальцами в руль. – Год? Два?

– Возможно.

Кэтрин и сама начинает сомневаться в своих словах.

– Представь, что мы с тобой на этом сошлись. Хорошо, – его взгляд становится жестким, – ладно, я готов смириться с мыслью, что еще минимум год не смогу поцеловать девушку, которая мне нравится. Все это время ты бы меня ждала?

– Возможно, – совсем неуверенно бормочет Кэтрин.

– А еще у нас с тобой есть шанс, что лечение пойдет не так, как мы хотим, правда? – Том резко срывается с места, стоит светофору загореться зеленым. – И я умру, так и не поцеловав тебя. Так и не узнав, что могло у нас быть.

– И это было бы лучше для обоих.

– Нет, Кейт. Я готов сделать все, чтобы мы с тобой были. Ты мне очень нравишься, и каждый раз, когда мы разговариваем, я только больше убеждаюсь в этом. Даже когда ругаемся! Но я не готов…

Том замолкает, переключает передачу и ускоряется, хотя рынок уже совсем рядом.

– Я не готов все время жалеть о том, что не сделал, – наконец произносит он хрипловатым голосом. – Ты можешь на меня злиться, можешь даже со мной подраться, но не говори, что мы не будем вместе.

– Тогда перестань повторять слово «умру», – вырывается у нее. – Если хочешь, чтобы были возможны хоть какие-то «мы», прекрати даже думать о вероятной смерти.

– Забились, – откликается он. – Больше не умираю.

– Но для меня все происходит слишком быстро, – отвечает Кэтрин. – Мы сами еще не знаем, получится ли у нас.

– Возможно, – кивает Том, – но не хочется терять время. Оно у меня сейчас по-другому ощущается.

Она понимает, что он имеет в виду. С момента диагноза время всегда ускоряется: что-то внутри подгоняет успеть все сделать, а самое страшное – потерять хотя бы минуту. И Кэтрин хочется сказать ему, что это нормально. Они в разных мирах, где для него уже все давно ясно, а она так не может. Ей нужно узнать человека, по-настоящему узнать, прежде чем вообще говорить об отношениях. Том же придумал будущее для них обоих и теперь борется не только с раком, но и со всеми на свете, чтобы взять у жизни все, что раньше откладывал.