Гэри и Тыковка пришли совершенно не вовремя. Как бы Джек ни понимал их боли, как бы ни был согласен – двенадцать процентов брака, мать его, это вообще возможно? – он не разорвется.

Здорово было бы вспомнить, почему именно он среди четверых стал финансистом. Наверное, так же, как Гэри – операционщиком. Больше некому было. Они изначально договорились: каждый вносит свою лепту. Так, как может.

Вот только, в отличие от Гэри, Джек оказался совсем не на своем месте. И приходится признаваться себе: он не тянет. Он на самом деле довольно херовый финансист.

Осталось понять, что с этим можно сделать.

Цветочек

На кухне у родителей все не меняется уже лет десять: Флоренс безошибочно находит лопатку для риса. Им с Паломой с трудом удалось отправить маму отдыхать, пообещав, что ужин они приготовят вместе. Папа скрылся в своем любимом гараже, и в доме непривычно тихо, словно приближается шторм.

Мануэль куда-то исчез, но об этом не стоит переживать: вернется, когда запахнет едой. Он ведет себя, как типичный младший брат, залюбленный и избалованный до невозможности.

– Думаешь, Тристан выдержит целый день без тебя? – спрашивает Флоренс, помешивая помутневший от риса бульон.

– У него нет выбора, – усмехается Палома, которая взяла на себя курицу, – мы договорились: раз в месяц я отдыхаю. И знаешь, что? Он сам это предложил.

– Странный способ расслабиться: жарить курицу в родительском доме.

– Тишина, – наставительно поднимает нож она, – когда у тебя будут дети, поймешь: нет отдыха лучше, чем тишина. Я готова почистить мешок креветок, лишь бы никто не кричал, не падал и не кусал собаку.

– Я теперь нескоро узнаю, – улыбается Флоренс. – А если тебя послушать, то это к лучшему.

– Конечно, – мягко говорит Палома, – как ты на новом месте?

– Вчера внизу опять шумели. И позавчера тоже. Если честно, мне неловко просить их прекратить. Я как та соседка, миссис Харрис, которая ругалась на наши игры во дворе.

– Сомневаюсь. Тебе не семьдесят, а они не дети. Натрави на них полицию.

– Не хочу ссориться. – Флоренс закрывает сковородку крышкой и засекает время. – Будешь сыр с горячим шоколадом?

– Отличная идея. А ты?

– Нет, остановлюсь на воде.

– Иногда завидую твоей фигуре, – Палома достает молоко из холодильника, – а потом вспоминаю, какой ценой она тебе дается. Отказаться от еды – это не для меня.

Флоренс оглядывает ее фигуру: бедра раздались после рождения двоих детей, на боках появились складки. Палома ниже ростом и сейчас выглядит почти так же, как мама и тетушки.

– В моей сфере нельзя, – вздыхает она.

– Ты же не в модельном, Флор.

– Я живу в мире, где за все платят белые мужчины, которые считают красивыми девочек из глянца. Одних моих корней хватает, чтобы отличаться от их представлений, а если еще и вес наберу, меня совсем перестанут воспринимать как профессионала.

– Они считают, что большой зад оттягивает на себя кровь из головы? – закатывает глаза Палома.

– Нет, это скорее вопрос восприятия.

Готовя для Паломы горячий шоколад, Флоренс прислушивается к дому: тихие звуки напоминают о детстве. Гудит вентилятор. Телевизор бубнит голосами теленовеллы. Где-то по улице проезжает машина.

Это помогает больше, чем работа и тренировки, в которые Флоренс загоняла себя всю неделю. Она столько часов провела в спортзале рядом с домом, что сейчас можно позволить греховное: рис и курицу.

Но горячий шоколад, конечно, был бы перебором.

– У нас, кстати, новость, – произносит Палома. – Тебе не понравится.

– Уже не нравится.

– Помнишь кузена по маминой линии? Тьяго Морено?

– Смутно, – признается Флоренс. – А что с ним?