Подозреваемый взглянул вбок, вдоль жутко бледно-жёлтой стены – неровной и унылой. Что ж, какая собственно разница где. Главное – когда. Главное – вовремя. Во время.
Он не оглядывался, он знал, что всё идёт так, как надо.
Расстегни кобуру и достань пистолет.
Часто в размеренности происходящего мы не улавливаем нить жизни, думал Подозреваемый. Мы бредём в толпе таких же животных, выполняем безусловные инстинкты автоматически, ради тока крови и сомнительных удовольствий. И если не происходит события, которое способно поменять мир полюсами, так и падаем молча в пропасть.
Приставь пистолет дулом к моему затылку.
Я знал Арину 7 месяцев, а Того Самого Человека 15 минут. Но, и то, и другое, оказалось достаточным. Вот так пронеслась жизнь. До Смерти, которой не существовало бы в природе, если бы не та девушка.
Нажми на спуск.
Оглушительный грохот выстрела наполнил коридор изолятора болезненным эхом. Подозреваемый, как куль упал у стены. Вместо его лица было кровавое месиво. Конвоир с непередаваемым ужасом уставился на свою руку с пистолетом. Некоторое время он был недвижим, как статуя. Потом судорожно отбросил оружие, закричал и побежал по коридору.
Глава 12
АНТОН
Я машинально посмотрел вверх, на голос. В третьей по счёту от земли кабинке находился некий малоухоженный субъект. Он перегнулся через ограждение, отчего кабинка чёртового колеса накренилась и стала медленно раскачиваться.
– Нормальная погода, – ответил я первое, что пришло на ум. – А почему на берегу?
Субъект не отвечал, только рассматривал меня своими маленькими масляными глазками. Нет, это был не старик, как я подумал вначале, на вид ему можно было дать лет сорок. Он был небрит и, мягко говоря, несколько помят. Его штормовка, накинутая поверх грязной тельняшки, только усугубляла это впечатление.
– Вы тут на днях женщину молодую не видели? – спросил я, довольно неуклюже исполняя роль детектива. – Не проходила?
Субъект произвёл какое-то действие внутри кабинки, отчего огромный обод колеса сдвинулся с места и с трогательным тихим скрипом поплыл мимо. Кабинка вместе с пассажиром стала неумолимо ко мне приближаться.
Затормозив у самой нижней отметки, мужичок приглашающее помахал мне рукой. Я, пригнувшись, шагнул в закачавшуюся от моего веса конструкцию и осторожно сел напротив этого маленького человека.
– Я для того здесь и поставлен, чтобы всё видеть, – сказал мужичок. – Сверху много чего рассмотреть можно. С высоты птичьего полёта, так сказать.
– Видели? – я даже как-то растерялся от неожиданности успеха.
– Давай прокатимся, – сказал мужичок. Он произвёл какое-то действие под полой своей штормовки, и колесо мягко двинулось, унося нас в сторону и вверх. – Анатолий, – представился он.
– Вы тут живёте? – спросил я для приличия в затянувшуюся паузу.
– Я тут поставлен, – Анатолий смотрел в сторону. Как-то сосредоточенно даже.
– Не скучно?
– Что есть скука? – он укоризненно покачал головой. – Скука – это одиночество. Мы привыкли полагать, что одиночество в том, если ты один. А ведь это не совсем так. Люди имеют семью, близких, бесконечные хлопоты и встречи, но, по сути, могут быть совсем одинокими среди миллиардной толпы! Одиночество души гораздо страшнее физического одиночества. Отшельник, сошедший с ума от суеты мегаполисов, и потому сидящий в избушке посреди ста квадратных километров тайги – он разве одинок? Ему достаточно взять старенькую гитару и тихонько ущипнуть струны. То взлёт, то посадка, то снег, то дожди. Чувствуешь? Какое же это одиночество? Мы все здесь пропитаны аутизмом. Мы эгоисты. Нам нужен собеседник для того, чтобы высказаться, а не для того чтобы выслушать.