По улице к центральной площади Парижа шел одинокий высокий силуэт в длинном плаще, а его лицо скрывал капюшон. Избегая встречи с полицейскими патрулями, он старался не попадать под свет фонарей, держась ближе к домам, чьи крыши и карнизы удачно прятали его от уличного освещения. Только легкий шорох сапог по вымощенной камнями улице едва мог выдать позднего путника.

Виляя между домами и временами сворачивая в узкие переулки, прохожий добрался до главной площади Парижа, в центре которой перед деревянной сценой более сотни полицейских выслушивали инструктаж своего начальника. Застыв в кромешной тьме меж домов, силуэт терпеливо наблюдал, как получив последние инструкции по поводу охраны города на сегодняшнюю ночь и разбившись на патрули полицейские покинули площадь Согласия, оставив лишь один караул из двух человек.

Эта восьмиугольная площадь, по углам которой стояли восемь аллегорических статуй, в ночное время суток – самое освещенное место, и пересечь ее незамеченным совершенно невозможно, если, конечно, не знать, что все восемнадцать домов, расположенных по радиусу площади связаны общей сетью канализационных тоннелей.

Человек в плаще постучался в закрытое ставнями окно близ стоящего дома и через минуту створки распахнулись, и появился мужчина с длинными усами и в ночном колпаке, держа над головой зажженную лампу.

– Вы? Сегодня без предупреждения. Один момент, сейчас открою.

Прошло еще несколько мгновений, и дверь черного входа распахнулась. Тень в капюшоне, не дожидаясь приглашения, скользнула внутрь. Усатый мужчина в длинной ночной рубахе из вычурно-белого шелка и с рюшками на рукавах стоял, зевая, потирал заспанные глаза.

– Я, надеюсь, вы дорогу помните? Вас не надо будет провожать?

– Нет. Приятной ночи, – буркнул незваный гость и направился в подвал.

Спустившись по гладкой каменной лестнице, он оказался в прохладном сыром помещении от пола до потолка забитом бутылками вина и коньяка в деревянных ячейках. Человек в капюшоне прошел в дальний угол винного погреба и открыл деревянный люк в полу, и слегка скорчил лицо от жуткой вони, доносившейся оттуда. Секунду помедлив, он спрыгнул вниз и чуть не рухнул, поскользнувшись на мокром и склизком камне, которым был выложен канализационный тоннель. Устояв на ногах, мужчина отдернул плащ и спокойным шагом направился по круговой системе канализации. Он знал, что на другом конце этого ужасно мерзкого места о нем уже сообщили и ждут. Усатый месье Парсуа был очень полезным человеком – очень ленивый и напрочь лишенный чувства любопытства, что совершенно не соответствует остальной французской элите, привыкшей совать свой нос везде, где только можно. Он не раз служил провожатым для тех, кому надо было встретиться с теми, кто не хотел, чтобы об их встрече знали. Система проста – через дом Парсуа человек спускается в канализацию, откуда можно попасть в любой из восемнадцати домов самых влиятельных людей Парижа. В то время как хозяин дома, дергая за одну из восемнадцати веревок, висящих в его комнате, заставлял звонить колокольчик в одном из домов, тем самым сообщая о визите конфиденциального гостя. Так устроена «парижская верхушка» – большинство встреч и контактов не должны быть обнародованы.

Человек в плаще шел по бесконечно длинному тоннелю, ступая по лужам грязи и отходов, к дому, который он очень не любил посещать и делал это крайне редко, только в случае большой необходимости, и вскоре увидел тусклый свет. Приблизившись, он оказался под открытым люком, откуда свисала небольшая веревочная лестница и, ухватившись за нее, забрался наверх.