И сразу стало понятно, что это вовсе не о дребезжащей стиралке. Это о ней, Кире. У нее есть фильтры, которые отвечают за то, чтобы всякая грязь, льющаяся снаружи, не оседала внутри, а блокировалась на подходе. Если фильтры засорятся, станешь беззащитным, как еж без иголок. Кто угодно сможет накидать в тебя мусора, выплеснуть ржавую воду, а то и специально напачкать, войдя в нечищеных ботинках.
«Внимательно разберитесь с фильтром!» – призывала инструкция. Кира кивнула и разобралась. Ее фильтром служила иррациональная убежденность, что ничего плохого с ней случиться не может, максимум – мелкие неприятности. Раз в полгода Кира вынимала это чувство, промывала его, тщательно проверяла, не сломалось ли, и вставляла обратно.
Теперь она была защищена от разных пакостей.
Как-то соседка, неблагодарная старуха, которой Кира покупала продукты, на весь подъезд обвинила девушку в воровстве денег. Самое ужасное, что кое-кто ей даже поверил.
Кира была болезненно щепетильна и столь же болезненно стыдлива. От обвинений она едва не впала в депрессию, боялась входить с соседями в один лифт и даже начала думать о том, чтобы переехать из своего дома. Но тут вовремя включился внутренний фильтр: «Не преувеличивай. Это неприятно, но не смертельно. Поболтают и перестанут».
Кира выдохнула и перестала вести себя как пойманная за руку преступница.
А деньги потом нашел старухин внук: они завалились за комод в прихожей.
Самое большое откровение явилось Кире из гражданского кодекса. Кира была не юрист, а бухгалтер, и кодекс попал к ней в руки случайно. Но открылся на нужной странице.
«Вещь, предназначенная для обслуживания другой, главной вещи и связанная с ней общим назначением (принадлежность), следует судьбе главной вещи, если договором не предусмотрено иное».
Кира чуть не заплакала, настолько ясно ей все открылось. Это ведь про людей сказано, про мужа и жену! Не о всякой паре, но к ней и Аркадию как раз подходит. Он – главная вещь. А она, Кира, самостоятельной ценности не имеет, предназначена лишь для обслуживания его, и в том ее смысл и цель жизни. Ничего в этом унизительного нет, так и должно быть.
«Следует судьбе главной вещи», – завороженно повторяла она про себя. Строки были прекрасны. Следует судьбе главной вещи!
И предназначение у них общее, понятно какое.
Первый муж у Киры был альфа-самец. Это она потом поняла, начитавшись умных психологических книжек. А тогда он называл себя каменной стеной. «За мной, Оля, будешь как за каменной стеной», – говорил муж, и действительно выглядел внушительно: камень не камень, но что-то большое, устойчивое. Непоколебимое.
Ах да, ее тогда звали Олей. Иногда даже Олечкой. Мягкое имя, нежное – так звучит капля, упавшая с небольшой высоты в воду: не звон, а бульк. «О-ля!»
Выяснилось, что у каменной стены есть один небольшой недостаток: из-за нее ничего не слышно. И, как правило, не видно. Сидишь внутри, обнесенный высокой оградой, и ни о чем не знаешь. А попробуешь перелезть – осадят: «Куда это собралась, голубушка? Ты же за каменной стеной. Вот и сиди тихо!»
Не суетись, как говорил муж. И ладонью делал шутливый жест, будто собирался толкнуть Олю в лицо.
В тренажерный зал? Забудь, не суетись.
К подруге? Наплюй, не суетись.
Новую работу? Расслабься, не суетись. Сидишь на полном обеспечении, и нечего дурью маяться.
Оля очень хотела ребеночка. Не могла заглядывать в чужие коляски – боялась, что расплачется от умиления и зависти. Но муж посмеивался: «Я жадный! Не собираюсь ни с кем тобой делиться!» – и щипал Олю за толстую белую попу. «Барыня ты моя кустодиевская!»