Эх, хотела бы я в старости стать такой вот… позитивной старушкой. Но для этого надо и в молодости быть веселой оторвой. А меня воспитывали совсем другие бабушки. Родители были по уши заняты работой. Три летних месяца я проводила под Белгородом у маминой мамы. Бабушка Нюта, сельский фельдшер - типичная деревенская бабуля – добрая, круглая, румяная. Она пекла пирожки, доила корову, рассказывала сказки, а по воскресеньям ходила в церковь, повязав голову белым платком.

Бабушка Полина – та, напротив, была рафинированной петербурженкой. Шляпка, перчатки, ридикюль, кружевная блузка под английским костюмом. Работала в литчасти БДТ, сама написала несколько пьес, которые с успехом шли в театре. Надменная, надмирная, вся в искусстве. Строгая и нетерпимая.

Ну и что, спрашивается, могло получиться у двух таких разных воспитательниц? Настя Маевская. Стерва и размазня в одном флаконе. Что выросло – то выросло.

13. 12.

Сергей

Лед сломал «лютый». Вообще-то шутка была довольно гнусная, и я пожалел, едва Настя положила в рот кусочек, но остановить ее не успел.

В комплекте с мясом шла картошка-фри, но я заказал еще острый консервированный перец. По-местному – «лютый». Действительно лютый, просто адский. Я всегда любил острое, но тут едва слезы не выступили.

- А это что? – с опаской спросила Настя, глядя на три длинные перчины. – Перец?

- Да. Хочешь попробовать?

- Острый?

- Да нет, нормальный.

Она отрезала немного, поднесла ко рту, и я понял, что перегнул палку. Вот сейчас она отдышится, наденет тарелку мне на уши и уйдет. И будет права.

Сначала брызнули слезы. Как у клоуна. Не навернулись, а сразу потекли. При этом она стала цвета борща. Без сметаны. Замерла с открытым ртом, потом начала жадно вдыхать воздух. Я протянул ей стакан пива, ругая себя на все корки. Выпив залпом половину, Настя закрыла лицо руками, и я подумал, что она плачет.

Трындец, Картунов, ты идиот! За такие шутки морду бьют.

- Насть, извини…

Она убрала руки – и расхохоталась. Я сначала опешил, а потом невольно рассмеялся тоже. И глазам не поверил, как вдруг изменилось ее лицо. Улыбка стерла это мрачное, капризно-надутое выражение. Черт, да она правда миленькая, мне не показалось. Даже в слезах и с пунцовой физиономией.

Мы мужественно сражались с горой мяса, но я вынужден был признать, что переоценил свои силы. Тем более Настя действительно ела мало. На бутерброды осталось больше трети, и нам аккуратно упаковали все это в пластиковую коробочку.

Завернув по пути в супермаркет, мы вернулись к себе. У меня глаза закрывались на ходу: сказывалась бессонная ночь.

- Разбуди часа в три, - попросил я, открывая свою дверь. – Пойдем на море. Может, искупаемся.

Даже подумать не успел обо всем, что произошло с утра. Только голову до подушки донес и тут же проснулся от стука. Быстро собрал пляжную сумку, и мы пошли на Лучице. На этот раз Настя выглядела иначе. Шорты, легкая блузка без рукавов, волосы распущены. А главное – напряжение заметно спало. Нет, она не стала вдруг, как по волшебству, мягкой и дружелюбной. Но, по крайней мере, перестала шипеть, закатывать глаза к небу и морщиться на каждое мое слово. Уже неплохо. Шла, смотрела по сторонам, думая о своем. Если я о чем-то спрашивал, отвечала.

Как будто дикую кошку приручаю. Чисто для спокойствия. Чтобы глотку не перегрызла.

Море немного успокоилось, желтые флаги исчезли, и пляж заполнился народом. Наше утреннее место за камнями оккупировала какая-то парочка, и мы пошли в дальний, бесплатный конец, где лежаки и зонтики не стояли почти вплотную друг к другу. Зато там было заметно грязнее. Но мы нашли выход. Взяли в кафе по стакану сока и устроились на бесплатных лежаках для клиентов. Неплохо, хотя от воды далеко и музыка в уши. Плавали, загорали, разговаривали о чем-то нейтральном, в седьмом часу засобирались домой.