С дурным предчувствием, неприятным жжением в животе, с мыслью: «Вот и до меня очередь дошла», на предательски ватных ногах он зашел в кабинет, где уже было четверо понурых. Их Жорик узнал сразу. Ряба – прыщавый молокосос еще моложе, чем он. Как-то был застукан за мелким воровством, за что отсидел в кутузке несколько суток. Шварц – низкорослый, крепко сколоченный с гнилыми зубами ренегат, переметнувшийся от свободовцев. Гнутый, о нем Жорик никаких отличительных сведений не имел. Тот все время пропадал в «командировках». Соха, как-то в курилке за разговором, под гоготание грачей признался, что любит лысых женщин. «Ни одного нормального. Или, наоборот, это самые что ни наесть нормальные из того дерьма, что прибивается к салютовцам», думал встревоженный и напуганный Жорик. Спустя минуту зашел безрадостный Пистон – наемник из бывших. «Хоть один», – мысленно выдохнул Жорик.

– Мясо-радуйся-и-лику-у-уй, – Пирцент отложил пошарпанный, с облезлой обложкой журнал. Жорик увидел, что это были комиксы. – Удача-вас-блин-любит-губит-тупит-лупит-приголубит, – тянул Пирцент нараспев, – такая-везуха-зашибуха-выпадает-не-каждому-бродяге-яге-сходите-принисите-все-дела-чака-качака-поведет-в-обиду-не-даст-кто-предаст-тот-умираст. Вопросы-мясо-есть-кругом-марш-собираться-в-дорогу-ей-богу-от-порога-три-прихлопа-опа.

«Чертов Пирцент со своими баснепениями», – думал Жорик, мало чего понимая из услышанного. Зато смекал другое. Шварц, Гнутый, Соха, Пистон – ветераны, а он с Рябой – молодняк, трояки зеленые. Сразу становилась понятна их задача в отряде.

«Блин горелый», – Жорик судорожно искал повод откосить от рейда.

Он подловил Качаку в коридоре, осмотрелся и, не заметив посторонних, быстро шагнул к нему.

– Качака.

Старпом остановился.

– Я не должен идти в этот раз, – выпалил Жорик, перебирая с хрипотцой и со страха переходя на откровенный сип. Жалостливо глянул в ничего не выражающие глаза. Пока тот молчал и пытался понять, о чем речь, сипел: – Я приболел, у меня, ну… горло. К тому же недавно с вылазки вернулся. Мы это, «гончими» за Пахло ходили. Помнишь? Я еще, ну… клятого предателя приструнил? Возьмите в «коммандос» вместо меня кого-нибудь другого. Хмыря или Есю, они не против будут…

– Поздняк метаться, мясо, – пробасил Качака, делая физиономию брезгливой. – Пойдешь ты. У доков возьми таблетку или я тебя сам вылечу.

Верзила оттолкнул Жорика и погремел по коридору тяжелыми ботинками.

«Все, мне крышка», – запаниковал Жорик, обманутый в надеждах и обмирая со страха. Он развернулся, понурив голову, побрел по коридору, ничего и никого не замечая кругом. Мысли носились в голове, словно на раскаленной сковороде, и ничего дельного не предлагали, только вопили: «ВСЕ, МНЕ ХАНА! ХАНА МНЕ!». С каждым шагом мир все сильнее давил на плечи, пригибая Жорика к полу. А потом вдруг пробило: «Пахло! Вот кто мне поможет, – возвращался Жорик к жизни. – Терять мне нечего». И пока шел до входной двери, набрался решимости. Выйдя из лабораторного корпуса, прямиком двинул к карцеру.

За дверью послышались удары каблуков о половицы. Гриф открыл глаза, секунду прислушивался, затем откинул край стеганого одеяла, спустил босые ноги на пол, сел на край кровати. Боли в спине он почти не чувствовал, лишь неприятные тянущие ощущения, словно кожи не хватало и ее натянули на рану. Сталкер поморщился: «Сколько я здесь? Неделю, полторы?».

Шаги приближались, остановились перед дверью. Щелистое деревянное полотно с тихим скрипом отворилось, в тесную комнату с бревенчатыми стенами, низким потолком и узким окном вошел пожилой мужчина трудноопределимого возраста, от пятидесяти и до семидесяти лет, с венцом седых волос вокруг обширной лысины на темени, переходящей на морщинистый широкий лоб. Умные серые глаза смотрели испытующе, холодно, но в тоже время приязненно, никакой враждебности в них не читалось, обычный интерес к малознакомому человеку, волей судьбы оказавшемуся на его дороге. Седые усы обтекали рот с узкими растрескавшимися губами и соединялись в короткую бороду. В руках он держал алюминиевую кружку, из которой тянулся парок. Одетый в ношеный вязаный свитер с высоким горлом, мешковатые штаны и кирзовые гармошкой сапоги, он сел на табурет, чашку поставил с краю, так, чтобы пациент мог дотянуться, положил крепкие руки с широкими ладонями на стол.