В победном упоении, когда кровопролитие закончилось, те, кто остался в живых, обычно испытывают огромное облегчение, что все еще живы. Одни начинают плакать, других сотрясает дрожь, некоторые падают на колени и возносят благодарственные молитвы тем богам, коим поклоняются. Я же всегда чувствую себя так, словно избавился от тяжеленной ноши, хотя руки и ноги еще некоторое время неудержимо дрожат. Но при воспоминании о бое и победе даже самые лучшие воины расслабляются и перестают держаться настороже. Так оно и произошло, когда остатки римской конницы бежали, спасая свою жизнь. Бозана сразил уцелевший враг. Я не видел, как это произошло, но потом мне рассказали, что вражеский конник, ранее выбитый из седла и, видимо, потерявший сознание, вдруг очнулся и метнул в него копье, глубоко вонзив наконечник ему в грудь. Бозан, еще державший меч в руке, успел одним ударом перерубить древко копья, а римлянина между тем изрубили на куски командиры, собравшиеся вокруг своего военачальника. Но черное дело было сделано. Бозан еще сидел в седле, потом упал лицом вперед и сполз на землю. Он умер еще до того, как его голова коснулась травы.

О смерти Бозана я узнал лишь тогда, когда ко мне подскакал один из воинов и поманил за собой, требуя поторопиться. Когда я прибыл на место, вокруг погибшего уже собралась толпа. Я спрыгнул с седла и подошел к телу. Опустился на колени перед безжизненным телом и, не веря своим глазам, уставился на человека, ставшего мне вторым отцом. Это Бозан научил меня владеть мечом, стрелять из лука и сражаться верхом. Это его голос подзадоривал меня, хвалил, насмехался надо мной, угрожал и бранил с тех пор, как я был еще мальчишкой. И теперь – вот он, лежит мертвый. Рядом появился Гафарн, осмотрел тело Бозана и заплакал без всякого стыда. Он никогда не скрывал своих чувств. Да и зачем ему это? Он же слуга, раб. Но в следующие несколько минут я бы с радостью поменялся с ним местами, а пока изо всех сил старался унять поток слез, готовых вылиться из глаз. Я вытер глаза, чувствуя, что все взгляды сейчас направлены на меня, равно как и на тело Бозана. Я поднялся. Ноги дрожали, а когда я заговорил, голос тоже не слушался.

– Мы предадим тело огню прямо здесь, а оружие и доспехи врагов сложим в его честь на погребальный костер. Действуйте!

Командиры и воины разошлись, чтобы собрать топлива для погребального костра, оставив нас с Гафарном. Он уже не плакал, только тихо всхлипывал.

– Чего это ты разнылся? – резко спросил я.

– Я плачу за нас обоих, так что можешь не реветь. Хотя и понимаю, какая это для тебя потеря.

Я отвернулся в сторону, и по щекам потекли слезы. Он был совершенно прав. Я сейчас жутко ненавидел римлян и уже придумывал, что сделаю с ними. Я страстно желал отомстить за Бозана, тысячу раз отомстить. Я поставил стражу у его тела и приказал раздеть всех мертвых римлян догола и отрубить им головы. Обезглавленные тела были свалены в кучу на краю поля, где происходил бой, – пусть воронам будет чем поживиться. Одну сотню воинов я отрядил готовить погребальный костер, приказав обыскать все окрестности в поисках всего деревянного, что только может для этого пригодиться. Через два часа была воздвигнута целая пирамида из сучьев и веток высотой в два человеческих роста. По ее бокам сложили римские щиты, а сверху навалили их туники и плащи. После чего тело Бозана подняли на эту кучу и уложили там. У его ног сложили римские знамена, которые мы захватили в бою, меч положили прямо на тело, так что головка рукояти упиралась ему в подбородок, а острие было обращено к ногам.