Тётка схватила мужа и потянула к выходу: «Не надо, Серёжа, оставь, нам выходить скоро…»

– А ну прекратили, сейчас высажу всех! – заорал из-за своей перегородки шофёр. И под хихиканье Аньки и Ксюхи тётка с мужем покинули автобус.

– Придурки, – констатировала Ксюха, а Анька с презрением добавила: «Слабак. Даже врезать мне зассал».

Вышли на следующей, неподалёку от остановки купили бутылку пива, и, попивая по очереди, побрели куда-то вперёд. Смеркалось, холодный ветер продувал насквозь, но, тем не менее, на улице было уйма народу.

– Бабка моя совсем меня задолбала, – сердито надув крашеные чёрной помадой губки пожаловалась Анька. – В каком-то городе парня сожгли на вечном огне, так она истерику мне закатила, типа, знаю я чем вы там, готы, занимаетесь… С парнем этим, конечно, здорово придумали, не помелочились. К счастью для моей бабули, наши неформалы только нудли разводить умеют – рок-концерты, посиделки с грустной музычкой – вот и вся любовь.

А бабка ещё святой водой меня брызгать выдумала, в еду мне её подливала. Но я-то её чую, сразу всё из тарелки в урну вываливаю. Мамка говорит, чего взять со старушки, отстала она от времени. Хорошо хоть мамка мою свободу не ущемляет, спокойно своим фэн-шуем занимается.

– А чего тебя эта святая вода так напрягает? Ну, подлила бабулька намоленной водички, но это же не отрава?

– Не понимаешь ты ничего, Ксюха, – самодовольно отхлебнула пиво Анька. – Я нутром её чую, меня от неё воротит. Брр, как вспомню… – Анька аж передёрнулась вся, как будто до лягушки дотронулась. – И вспоминать неохота. Надо каких-нибудь мальчиков подцепить, – Анька с сожалением глянула на ополовиненную бутылку, – всегда приятнее пить за чужой счёт.

– Да, – машинально согласилась Ксюха. – А что ты любишь больше всего в жизни, Анька?

– А чёрт его знает. – Анька задумалась. – Наверное, возможность самовыразиться, делать что хочешь. Свободу, короче. А ты?

Зажглись фонари. Ксюха с наслаждением вдохнула холодный свежий воздух, высунула руку из кармана куртки, глотнула пиво. – Ты точно сказала, свободу. Кроме неё у меня ничего нет. У тебя хотя бы родаки богатенькие…

– И чо с того? Всё равно для меня это не главное. Главное, что я не такая как все, могу нести всякую хрень, вести себя как хочу, одеваться, как хочу, могу дать по морде тем, кто имеет что-то против. А те, кто ведёт себя как все, одевается, как мама велела, боится врезать, если хочется мне противны, я таких ненавижу. Жизнь – для таких, как мы, Ксюха. А не для таких, как те баба с мужиком из автобуса, как тысячи людей, которые каждое утро тупо ходят на работу, заводят детей, подыхают. И не для их детей, которые проживут свои никчемные жизни так же, как и их рашен предки. Для нас!

– Да, ты права, – со злобой сказала Ксюха, глядя на сверкающую витрину магазина. На стройный манекен в изящных босоножках и стильном платьице. О таких босоножках и о таком платьице Ксюха может только мечтать, денег ни на то, ни на другое нет…

– Мерзко жить и ощущать, что ты – среднестатистический человек. – Ксюха оторвала взгляд от манекена и подтянула джинсы. – Разобьём?

– Чем?

– Надо кирпич какой-нибудь найти. На этой улице булыжники точно не валяются, пошли на соседних поищем….

Минут через десять, допив пиво и вытащив из бордюрчика клумбы по увесистой каменюке, подруги снова подошли к витрине.

– Издалека кидать не будем, – инструктировала Анька. – Мы не настолько трезвы, чтоб докинуть. Просто подходим вплотную к витрине, бьём с размаху и мотаем за угол. Ментов рядом не наблюдается, ответственные граждане вряд ли захотят с нами связываться, хотя… Тут, говорят, эти бывают, не помню, как называются, короче, помощники ментов, но в нормальной одежде.