В своём берлинском диалекте он не сомневался. Всё ж три года интенсивной зубрёжки, под водительством коренного берлинца «товарища Ульриха». Как фамилия этого деятеля Коминтерна – они так и не узнали, ну да это и не важно. Одно плохо – немец тот был самого что ни на есть пролетарского происхождения, всю жизнь до убытия на фронт в августе четырнадцатого проживший в Моабите. Ещё тот райончик, до Шарлоттенбурга – как до Парижа по-пластунски… И лексика. Произношение – это не всё, есть ещё такой опасный момент, как местные идиомы. Попасться на незнании которых можно запросто. Берлинец – и не знает специфических берлинских выражений? Нонсенс. А маленькая ложь, как известно, рождает большое недоверие… Что в этом случае надлежит делать? Свести диалог к минимуму. Сославшись на слабое здоровье – чему доказательством послужит его перевязанная голова. Но и не переиграть – а ну как этот дворянин заставит его отправится с госпиталь? Где врачи с удивлением обнаружат под повязкой целый череп без признаков какого-то ранения…

Решено – ранение головы заживает и не опасно, но не позволяет вести длительные диалоги. На этом и будем стоять…

Теперь – его семейство. Вейдлинги. Кто они, чёрт побери, вообще такие? Знать бы хоть крупицу биографии своего «крестничка»… Ладно, биографию можно и придумать, невелика премудрость. Вряд ли этот фон Тильзе будет её изучать. Собственно, а зачем придумывать? Мать – врач-акушер, отец – инженер на авиационном заводе, сестра – студентка медицинского, брат – ветеринар. И не важно, что все эти люди – Савушкины, отныне они будут Вейдлингами! Из Берлина… И врать ничего не придется, и на противоречиях его никто в этом вопросе не поймает! Хотя нет, авиационный завод не пойдёт, чёрт его знает, есть ли в Берлине вообще авиазаводы. Пусть будет механический. Такой точно есть!

«Опель» довольно бойко катил на юг, лес вокруг то редел, обнажая за редким кустарником куцые поля, изувеченные чересполосицей, то снова густел и наливался зеленью. До Ожарува где-то километров двадцать, с такой скоростью за полчаса управимся…

Тут взгляд Савушкина наткнулся на странную купу срубленных деревьев, поначалу принятую за результат санитарной вырубки. Ещё одна, ещё, а тут целая группа из нескольких куп, какие-то странные серо-зелёные холмы неправильной формы, угловатые, без обычных покатых склонов… И опять купы срубленных берёзок… Они тут что, лес прореживают? Берёзовый? Зачем?

ТВОЮ Ж МАТЬ!!! Да это танки, укрытые срубленным берёзовым молодняком! И маскировочные сети, которыми накрыты колонны грузовиков!

По затылку Савушкина пробежал холодок. Танки, танки, танки… Грузовики – тентованные «опель-блитцы», тяжелые «бюссинги» – тягачи, артиллерия… Кюбельвагены с противотанковыми пятидесятимиллиметровками на прицепах… Снова тентованные грузовики… Да сколько ж их тут!?

Не меньше дивизии. Танков точно поболе сотни. Сотни три грузовиков. Солдат возле техники нет вообще, никакого движения вокруг грузовиков и танков не наблюдается. Это понятно, с высоты десяти тысяч метров вся эта музыка должна выглядеть тихим мирным лесом… или на какой высоте летают наши и англо-американские разведчики? Сверху всё это скопище техники не видно абсолютно.

Дивизия полнокровная, свежая. Вся техника – аккуратная, без привычных глазу повреждений от активной эксплуатации. Даже свежеокрашена! Надо зафиксировать… Где мы сейчас? Его Автомедон[23] точно должен знать, чай, не в первый раз рулит по этим лесам…

– Soldat, wo sind wir jetzt?

Толстый увалень, тут же повернувшись, услужливо доложил:

– Vorbei am Dorf Izabelin, Herr Hauptmann!