Филипп и до этого всячески показывал свою силу и властный характер, и в этом случае он повёл себя также. Ужасных событий, связанных с его участием было много. Может быть, так он и сумел заслужить уважение и страх своих врагов. Его побаивались и скифы, и греки, и иллирийцы – он умел разобраться со всеми. Но в этом случае, мне кажется, он перешагнул какую-то черту.

Расправа над жрецом, даже учитывая то дикое время, тем не менее, была поступком очень жестоким. Так или иначе, обо всём этом узнали все приближённые Филиппа, да собственно и все остальные, при этом он запретил под страхом смерти упоминать об этой расправе, видимо сожалея о случившемся.

Эта история никак не красит Филиппа. Неудивительно, что он запрещал говорить о ней всем, кто о ней знал. А те из гостей, кто сомневался и не дай бог спрашивал об этом Филиппа, те получали ответ хмурого самодержца Македонии, что это сплетни злых врагов его.

Думаю, вообще ни один наш поступок никогда не проходит без последствий. Это доказывают последующие события.

Мрачное и необъяснимое что-то стало происходить с местом захоронения того жреца. Место это примыкало к главному дворцу, где мы тогда жили. Сам царь часто отлучался в походы и по другим делам, и его мало интересовали эти события. Во дворце был длинный коридор, проходивший через весь дворец. Со стороны того жуткого места во дворце стали происходить необъяснимые события. Сначала утром был найден мёртвым молодой слуга у себя в постели. Его тело было разодрано на части, часть тела как будто была съедена.

Вокруг дворца на привязи находились собаки. По ночам они стали приходить в исступление, то рваться с цепи, то прятаться в свои будки. Две собаки были привязаны с улицы возле комнаты умерщвлённого слуги. На вторую ночь они были найдены разорванными возле своих будок. А когда произошло ещё несколько убийств, всем во дворце стало ясно, что в городе или в самом дворце завёлся маньяк-людоед.

На тот момент мне, Александру, было тринадцать лет. Моё родство с Филиппом не рассматривалось либо ставилось под сомнение всеми – даже, наверное, не под сомнение, а скорее высказывания моей матери оставались без внимания, впрочем, может быть, кто-то в них верил. Олимпия публично клялась, что я незаконнорождённый, но самый преданный и лучший из всех детей Филиппа. Сам же Филипп не был в этом уверен и считал, что Олимпия назвала бы отцом любого, кто в этот момент является царём.

Одним из своих наследников он считал пятнадцатилетнего Клеомена. Это был сын одной из его многочисленных жён, крепкий и по-мужски обаятельный шатен. А если коротко – он был самодовольный, неприятный и лживый тип. Он воспитывался при дворе, как и я, при этом науки ему давались легко. Думаю, гораздо легче, чем мне. Но Клеомен не любил, ни науки, ни физическую культуру, всегда ходил с несколькими друзьями, и задирал и унижал всех сверстников. За месяц до описываемого события он вступил в единоборство со сверстником по имени Порфирий и проиграл ему. Это так разозлило Клеомена, что он решил расправиться с парнем. Нормальный парень стал бы больше тренироваться, но не Клеомен. Вместе со своими друзьями он стал запугивать Порфирия. Затем они выследили ничего не подозревающего юношу и так избили, что тот не выдержал побоев и погиб на месте. А тело его бросили в реку с камнем на шее. Конечно, Клеомен запретил своим парням говорить об этой истории и сам не сознавался в том, что это его рук дело. Пропажу подростка быстро заметили. Убийством стал заниматься начальник охраны, но за отсутствием каких либо свидетелей, дело закрыли. Но, тем не менее, эта история стала известна мне, проболтались приятели Клеомена.