Санька «обошёл» луковицу и коснулся особи ручками. И её дрожь прекратилась. Она стала подвижной. Она подчинялась мальчику.

Луковица медленно приблизилась к нам, словно подталкиваемая силой воли или возможностями левитации мальчика. Она уже рядом. От неё веет холодом, накопленным за ночь.

Предрассветные сумерки согреть доверившуюся нам сущность не могут. А мы можем. Мы просто обязаны это сделать…

Ей хочется ласки, добра от нас, от пришельцев из иного мира.

Мы пришли, придумали имя новому миру и принялись творить свои дела, чтобы выжить и хорошо жить здесь, в чужом доме. В их доме. В доме, который заселён своими жителями – колониями проволочников, особями инфузорий. Да просто иными для нас, но своими сущностями, которым здесь комфортно. Потому что здесь они дома.

Аргентина планета не наша. Мы – гости. И нас пока здесь привечают.

– Папа, – Веста протянула ручки к зависшему перед нами существу. – Она добрая? Она не кусается?

– Не помню, чтобы инфузория причиняла человеку вред, – ответил я и тоже протянул руки к шару.

– Веста, почему ты называешь дедушку Ваню папой? – Мила коснулась инфузории. – Ой, а ей и впрямь здесь холодно!

– Потому что нам так хочется! Мне и тебе! И этой беременной тётеньке тоже!

– Почему беременной? – удивилась мама Мила и посмотрела на меня. И вдруг засмеялась. Громко и, как мне показалось, радостно.

– Дядя Серж и тётя Хлоя говорили, что планета Аргентина для инфузорий является родильным домом. Они прилетают из космоса, чтобы здесь разделиться на части. Они здесь размножаются.

– Да, – воскликнул Санька, – мои родители однажды помогли инфузории размножиться, и после этого появился я!

Нужно отметить, что так громко и задорно я давно не смеялся. После смерти моей супруги, наверное, никогда. Так, похохатывал над другом Нати и над шутками умненького Саньки. Но сейчас, в этот удивительный момент моей зачерствевшей жизни, такое со мной происходит впервые.

Первые лучики Альфы преломились в висящих в воздухе капельках воды и высыпались на нас семицветной какофонией. И мы услышали тишину. Успокоились, притихли. Восемь тёплых человеческих ладоней и семь цветов радуги принялись нагревать инфузорию.

Я почувствовал… нет, мы почувствовали, как инфузория вздрогнула и начала увеличиваться в размерах. Она стала теплее и мягче на ощупь. А потом принялась распадаться на части. Я насчитал пять долей. И впрямь, словно чесночная головка, рассыпалась в наших руках, вспыхнула зелёной виноградной гроздью, мгновение повисела в ярде над нами и растворилась в небесной голубизне.

Шум от падающей воды возвратил нас в объективную реальность.

– АрТиСи, ты это видел? – спросила Мила выглядывавшего из телепортана фантома.

– Да, мэм, – ответил АрТиСи. – Я это запечатлел. Будет что изучать.

Мила обернулась ко мне. Я обнял её.

И нас понесло вверх.

– Эй-эй, дедушка Ваня! Тётя Мила! – пискнул снизу Санька. – Будьте осторожными. Не улетайте вслед за инфузориями.

Дети догнали нас на пути к ярящейся альфе и вернули на берег озера к охлаждающим ущелье водопадным струям.

Теперь мы все вместе привыкаем ходить по земле как обычные люди. Санька руководит процессом обучения.

Но мы с Радмилой всё равно рвёмся в полёты над миром, в котором явился на Свет Божий и на радость дочери Весте её братик Владимир Седов.

И вообще не бывает так,

чтобы всё стало, как было

Михаил Булгаков

«Мастер и Маргарита»

Весна окончательно покорила округу. Туманными ночами стянула с полей снежное одеяло, растопила в парках мёрзлые стёжки-дорожки и промыла талой водой тротуары. Пришла она в эти края давно. Припекать же начала лишь в последние дни. А сегодня – будто лето знойное. Земля парит. Видно, как из-под прошлогодней жухлой травы и гниющей листвы пробивается на свет новая жизнь. Комарики толкут мак над кустом шиповника. Сонная муха басовито жужжит, тыркается в огрызок газеты, застрявший в колючих ветках.