– Извините, можно мне пройти в туалет?

Не дожидаясь ответа, я мчусь в уборную, запираю двери и копошусь в сумочке в поисках монетки. Да, я идиотка! Но, учитывая происходящее, я должна проверить все теории. Если все началось именно так, то так оно и закончится: сегодня я повеселюсь, а завтра проснусь в прежней жизни. На дне сумочки нахожу потертое пенни, киваю сама себе, а после кидаю его в воду и нажимаю на слив. Господи, как трудно быть глупой.

Умыв лицо и руки, прохожу в гостиную, где на столике у дивана стоит телефон. Звонить мне некому, но я набираю Мелани, после чего женщина-робот уверяет, что номера не существует. Хозяйка старательно делает вид, что не следит за мной, но ее внимательные глаза пристально наблюдают за каждым шагом. Пусть я и веду себя странно, но я все же приехала с личным водителем на авто, которое стоит больше ее дома, а она боится, что я украду вазочку или пепельницу? У этой дамочки явно не все дома.

Как только я демонстративно кладу трубку, входная дверь, поскрипывая, открывается, и в прихожую входит девочка лет пятнадцати – ровесница Энн.

– Как прошел день? Как дела в школе? – спрашивает женщина.

– Нормально.

Взгляд девочки мельком пробегает по мне, а потом возвращается, застывает. Неужели она меня узнала?

– Пенни? – Она кидает рюкзак к ногам и проходит в гостиную. – Пенни Прайс?!

Ее мать в замешательстве, которое явно читается на лице, ведь пять минут назад я ей наглым образом соврала.

– Офигеть! – выдает девочка. – Нет, охереть!

– Чарли! – возмущается женщина.

Благодаря Энн я совсем забыла, что большинство подростков – существа эмоционально нестабильные и ко всему прочему не отличающиеся умением по-человечески выражать собственные мысли.

– Мам, ты что, не видишь? Ну ни фига себе! Это же Пенни, Пенни Прайс! – Она прижимает стиснутые кулаки ко рту, чуть ли не подпрыгивая на месте. – Можно… можно тебя обнять?

Она кидается ко мне и прижимается, дрожа всем телом. От нее пахнет мятной жвачкой, насыщенный запах которой призван скрыть вонь сигарет, выкуренных втайне от мамы по дороге домой.

– Я… я Чарли, – отстраняясь, представляется она.

– Пео… – осекаюсь, – Пенни.

– Вот подстава! Если кому расскажу, никто не поверит, что Пенни Прайс тусит у нас в гостиной. Оставишь автограф?

Как выглядит мой автограф?

– Только никуда не уходи!

Она выбегает из комнаты, нетерпеливо поднимается по лестнице – слышу шаги даже на втором этаже. Ошалелый вид хозяйки дома веселит и одновременно смущает. Она впивается в меня безумным взглядом, будто впервые видит двадцатилетнюю девушку. Пожалуй, двадцатилетнюю знаменитость она в самом деле видит впервые. «Наверно, это новое хобби голливудских звезд – стучаться в первый попавшийся дом и напропалую врать хозяевам. Явно лучше, чем баловство наркотиками и беспорядочные половые связи», – наверняка думает она, подозрительно хмуря брови.

Чарли возвращается с фото, постерами и журналами, которые едва ли не вываливаются у нее из рук. Она сбрасывает их на диван посреди комнаты, потом протягивает ручку с колпачком в виде клубники и постер «Планеты Красной камелии», где отфотошопленные я и Итан обнимаем друг друга на фоне умирающего заката в пустыне. Я трясущейся рукой подписываю вверху: «Для Чарли от Пенни Прайс», в конце вместо точки рисую сердечко – бездумное действие, после которого мое собственное сердце замирает и падает, приземляясь в районе желудка.

Я порчу чужое имущество! И за это меня благодарят, а не колотят, как именинную пиньяту[33]. Вау!

Еще больше пугает то, что кто-то изучает биографию Пенни, коллекционирует фото и журналы, впадает в истерику и благоговейный восторг. И теперь Пенни – это я.