– Что это с ней? – тихо спросила Анита.

Симон осторожно ответил:

– Просто Джейн опять учудила. Она привела сюда Сурена, и, тот, естественно, начал снимать для газеты…

– Вот глупая девчонка! Я же просила ее к вам не лезть! А Сурен… Не беспокойся, Симон, я заберу у него фотографии. Тоже мне, папарацци нашелся… – возмутилась староста «утреннего курса».

«Похоже, Спенсер чувствует себя виноватым в том, что Джейн Берли обвела его вокруг пальца», – не без злорадства подумала Эмма.

Она закрыла глаза, собираясь немного подремать, но тут люди в один голос воскликнули:

– Конни, подожди немного! Есть разговор!

Кажется, они не собирались оставлять её в покое. То ли решили больше не вспоминать прошлое, то ли прониклись смелостью, проявленной вампиркой во время приключений в Лондоне.

– Эмма, мы понимаем, что за один день не исправить всего, что произошло между нами за последние годы. Но мы волновались не только за Симона, но и за тебя. И мы очень благодарны тебе за спасение друга. И мы действительно сожалеем о том, что случилось с твоими родителями, хоть сочувствие тебе ничем и не поможет, – на одном дыхании выпалила Бангер.

Вампирка подоткнула спину подушкой и устроилась поудобнее, так, чтобы оказаться лицом к слушателям. Ей совсем не хотелось общаться с людьми, особенно, после того, что устроила Берли-младшая. И все же Эмма попыталась ответить пусть кратко, но вежливо:

– Те, кто дорог Симону – мне не враги. Иначе я не разрешила бы вам прийти на вечеринку в честь партнерства. Защищать Спенсера – моя обязанность, и, более того, необходимость, потому что без партнера я не выживу… Так что, не нужно благодарности. Симон оказался в Лондоне из-за меня. И, чтобы вы меня не жалели, скажу честно, надеясь на вашу порядочность, – мои родители живы, но где они, я не знаю. Мы выяснили это в Бартсе, – вспомнив о молчаливом присутствии Джонсона, Эмма бросила в его сторону многозначительный взгляд, мол, все, что сказано здесь и сейчас – секрет.

Решив, что лимит общения на сегодня исчерпан, Эмма собиралась попрощаться с Арамом, сказав, что устала и хочет отдохнуть, но тут вмешался Ким Берли. Он медленно подошел к вампирке и протянул ей стеклянную баночку с непонятным содержимым:

– Я принес тебе мазь, которую моя мама сама делает из лекарственных трав. Благодаря ей раны быстрее затягиваются… Так что бери, Конни, надеюсь, тебе полегчает, и, вместе с болью от ран, исчезнет и твоя язвительность, – голубые глаза Кима смотрели на Эмму с вызовом и неясным беспокойством.

Подавив чувство, что банку надо взять, и, может, даже поблагодарить, Эмма выпрямилась и ответила почти одновременно с Бангер, которая удивленно покачала головой:

– А я думала, ты принес мазь для Симона.

– Берли, ты серьезно считаешь, что в больничном крыле мало лекарств? С каких пор ты разбираешься в медицине? Что, если я намажусь твоим средством, а оно вызовет аллергию? Впрочем, думаю, в этом случае, ты первый обрадуешься…

Ким отшатнулся, словно получив пощечину. Его голос дрогнул:

– Зачем ты так? Тебе наплевать, что чувствуют другие? Или ты просто ненавидишь всех людей? Это можно было понять, когда ты также относилась к Симону, но сейчас…Я, правда, хотел, как лучше…

– Какое мне дело до тех, кто мне неприятен? С какой стати я должна испытывать вину? – Эмма начала злиться. Все же, смертные могли довести своей глупостью до белого каления. Ну, скажите, с чего вдруг к ней прицепился рыжий подпевала Спенсера?

Конни ощутила легкое головокружение. Не справившись с нахлынувшим раздражением и противной дрожью, пробежавшей по телу, вампирка резко ответила: