Симон не успел дочитать письмо, когда его окликнула тетя:

– Что ты делаешь? Откуда взял коробку? Немедленно покажи, что ты там прячешь!

Спенсер взглянул прямо ей в глаза:

– Мой отец жив! Это так, да? Почему ты скрывала это!

Тетя смертельно побледнела:

– О чем ты говоришь? Он и Риа давно мертвы.

– Тогда почему он прислал мне посылку на День рождения, и письмо? – Симон протянул ей письмо, прожигая женщину взглядом.

Тетя Вероника, мельком  взглянув на записку, уронила на землю оба рожка с мягким мороженым.

– Мне это снится, – даже не посмотрев под ноги, свистящим шепотом прошептала тетя, забирая записку и бессильно опускаясь на скамейку, – и правда почерк Джона.

Симон не ответил. Он смотрел на нее, пытаясь угадать, можно ли так хорошо притворяться. Но испуг и удивление тети выглядели настоящими. Мальчик выдохнул, собираясь с мыслями. Пока тетя пыталась взять себя в руки и прочитать письмо, комкая его  в дрожащих руках, Спенсер достал два листа плотного картона и тихонько ахнул, глядя на то, что занимало большую часть коробки. На потертом черном бархате сверкала золотыми бликами самая настоящая  корона.

Симон сразу почувствовал в ней что-то необычное. Желание дотронуться до этой вещи, спрятать ее ото всех прямо сейчас захлестнуло его целиком. Мысль, что кто-то посмеет забрать себе посмертный подарок отца, заставила его напрячься и даже слегка отодвинуться от Вероники. Опустив ладони на холодную поверхность золотой короны, он одновременно исследовал ее и глазами, и на ощупь.

Корона, инструктированная зигзагообразным рисунком из рубинов и изумрудов, дополненным золотыми листьями-филигранью по краям, оказалась тяжелой на вес. Двенадцать зубцов выглядели бы менее опасными, если бы один из них – центральный и самый большой – не венчал… самый настоящий череп, выполненный из золота. В глазницах черепа сверкали черные агаты, и Симон поймал себя на том, что не может оторвать взгляд от этих мрачных камней. Кажется, тетя что-то говорила ему, но ее голос звучал далеко, так ужасно далеко, что и не разобрать, ни слова.

…Прежде чем мальчик понял, что испытывает на себе влияние сильной магии, он уже оказался затянут в неясный мир образов и духов. Он стоял посреди пустыни. Справа и слева, где-то со спины покачивались тени. Каждое их движение пугало Симона до дрожи в коленках. Все вокруг застилал багровый туман. Из-за него болели глаза, словно в тумане содержалось нечто едкое, вредное для глаз. Но больше тумана и потери контроля над собственным телом, его пугали деревья, окружавшие со всех сторон. 

Точнее, сначала он принял эти создания за деревья. Но, приглядевшись, увидел части тела – ноги и руки, врастающие прямо в землю.

Сплетенные руки и ноги представляли стволы деревьев. Сросшиеся человеческие пальцы – листья деревьев. И прямо на раскрытых «листьях» пугающе вращались черные глазницы. Время от времени глазницы закрывались, и тут же появлялся рот с острыми, как пики тремя рядами зубов.

Деревья… могли передвигаться. Они, то уходили под землю, то вновь появлялись уже на другом месте, и песок пузырился там, где они исчезали. Симон отступал в страхе, а они окружали его. 

Вдруг, словно кто-то скинул с неба прочную паутину. Симон почувствовал, что его движения становятся медленнее, и сама жизнь вытекает по каплям, уходя в неизвестную Тьму. А тени, скользившие здесь и там, лишь тихонько посмеивались, перешептываясь… Самый худший кошмар его детства.

– Симон, Симон, очнись! Ты не можешь так со мной поступить! Мне страшно одной, я не вынесу еще одну потерю!

Симон почувствовал, что ему на щеку упала капля дождя. Слова, которые точно исходили от этой капли, принадлежали очень знакомому родному голосу. Тетя!