– Как это случилось? – не замечая тишины, поинтересовался Гай.

– Ну… это… – коммерсант почесал затылок, – его застрелили, когда он выходил из таверны. Только не придавайте этому излишнего значения. Подобные инциденты не должны омрачить вам картины нашего города. Подобные случаи у нас крайне редки. Крайне… Правда, Пим?

– Исключительно редки, – заверил худой кабатчик.

Гай с некоторым удивлением осмотрел пустой стакан.

Ван-Дуэрфа кивнул. Пим Сильвей снова достал бутыль.

– Но я… – робко запротестовал телеграфист.

– За счёт заведения, – Пим наполнил стакан до краёв.

Гай обхватил тёплый глиняный цилиндр и отхлебнул.

– Редки, говорите?

– Исключительно – с крайней выразительностью даже не выговорил, а скорее продекламировал ван-Дуэрфа, – жители нашего славного города Острога крайне редко становятся жертвами перестрелок.

– Если только не вздумают начать подкатываться к дочке Демизы, – донеслось из-за спины, – старик хватается за пушку, как только ему померещится, что у кого-то есть планы на его девчонку…

Гай удивлённо обернулся. Он и не заметил, как зал таверны начал заполняться. Людей стало больше, полихордист очнулся от дремоты и начал тихонько наигрывать что-то мелодичное. Девицы покинули свой пост у лестницы, и неспешно фланировали по залу, покачивая бёдрами, и постреливая глазами в сторону Гая. Тот подумал, что глаза у девушек красивые, большие, тёмно-карие с пышными густыми ресницами.

Стакан выскользнул из пальцев, ударился в доски пола, выплеснул тягучую красноватую жидкость на солому и расселся на две половины.

– Ох, какая неудача… – покачал головой коммерсант.

– Извините, – пробормотал Гай и икнул.

– Ничего страшного, – отмахнулся кабатчик, и повернулся к золотоволосому детине позади, – Регинхари, позови Швабру.

Тот кивнул, оставил протираемый стакан и пошёл к задней двери.

Гай обеими локтями навалился на прилавок. Мысли в голове путались, а таверна явно пыталась начать медленно вращаться.

– По новой? – ван-Дуэрфа придвинул ему ещё один стакан.

– Я н-не пью… – пробормотал Гай, пытаясь собраться с мыслями.

– Да что тут пить-то? – удивился тот.

Гай машинально отхлебнул и поставил стакан.

– Г-гы…

Он покосился в сторону. Рядом стояла коренастая женщина, которую он раньше видел у задней двери. В руках она держала тряпку.

Ван-Дуэрфа мягко отодвинул его вместе со стулом. Служанка нагнулась и стала вытирать пол. Её движения показались Гаю какими-то непривычными, не то чтобы неуклюжими, но странными. Она подобрала осколки стакана и выпрямилась. У неё было некрасивое, даже уродливое лицо. С землистой кожей, мясистыми губами и большим носом. И глаза. Огромные, совиные глаза, с красновато-карей радужкой и чёрными как ночь, пульсирующими на свету зрачками, утопающие под тяжёлыми мохнатыми бровями, почти сливавшимися с маслянисто-чёрной жёсткой причёской.

– Можешь идти, Швабра, – сказал Пим, – служанка развернулась и чуть вразвалку зашагала обратно к задней двери.

Гай отёр лоб и задумчиво оглядел полупустой стакан.

– Почему Швабра? – спросил он, – странное прозвище.

– Она убирается в таверне, – пожал плечами кабатчик, – потому и Швабра.

– А она не обижается?

– С чего ей обижаться? – искренне удивился Пим.

Гай ещё раз внимательно посмотрел на стакан. Тут до него дошло.

– Но… она же… вы же… вам не страшно?

– Ну что вы, дон Коналла, – всплеснул руками ван-Дуэрфа.

– Гай, – машинально поправил он торговца.

– …дон Гай. Она же женщина. К тому же воспитывалась среди людей практически с детства. Поверьте. Она совершенно безобидна.

– И позволяет мне экономить на освещении при ночной уборке, – мимоходом заметил Пим.