На прошлой неделе Дед не выдержал. Подкараулил Никиту после смены, отвел в сторонку и велел выкладывать все начистоту. Никита отнекивался, сколько мог. Ему не хотелось, чтобы еще и на работе его за параноика держали, но Дед сердито фыркнул и заявил: или рассказываешь правду, отчего места себе три недели не находишь, или пойду к Коляну Степанычу и потребую, чтобы до работы тебя не допускал, пока ты в таком состоянии. Никита взбрыкнул было, мол, за что допуска лишать, он разве плохо со своими обязанностями справляется? А тот напрямик: три дня назад чуть движок из-за Никиты не запороли, потому как недоработал, болты не дотянул. Хорошо он, Дед, проконтролировать решил.

Никите на это и сказать нечего. Был косяк. Он еще с минуту упрямился, а потом подумал: почему бы и нет? Дед не из болтливых, в чужие уши секреты не льет. И выложил все. И про странные звонки, и про скандальный разговор всего за несколько дней до смерти Олега, и про свои подозрения. И даже на следователя пожаловался, что тот доводов Никиты слышать не желает. Дед переубеждать его не стал, присел на деревянный ящик возле входной двери, вытащил из кармана неизменную беломорину, помял пальцами, прикурил. И выдал дельный совет: тебе, говорит, надо на Петровку идти. Есть там такой опер, Лев Гуров, к нему и обращайся. Он хоть и погоны полковничьи носит, но нос от таких, как мы с тобой, не воротит. И вообще мужик толковый, если кто и сможет в этой мутатени разобраться, так это Гуров.

Никита совет выслушал, на заметку взял, но с визитом в Главное управление МВД не спешил. Кто он такой, чтобы полковник на него свое время тратил? Еще и аргументы в пользу Никитиной версии совсем хлипкие, с такими на Петровку не сунешься. Да и не пустят его к полковнику. Начнут «завтраками» кормить или лапшу на уши вешать, что, мол, на месте полковника нет. Походит Никита, походит, да и забьет на это дело.

Но дни шли, а лучше ему не становилось. Спать он совсем перестал, а если и задремлет в полном изнеможении, то всю ночь сны про отца видит. А тот вроде как осуждает Никиту. Что же ты, сынок, настоять на своем не можешь? Я ведь тебе не чужой. Неужели позволишь, чтобы эта мразь спокойно землю топтала, когда я в сырой земле гнию? Нехорошо это, ох нехорошо. Будь я на твоем месте, кровью умыться твоего обидчика заставил бы.

Ледяной поток из душевой лейки прервал мысль. Никита открыл глаза и отскочил в сторону. «Вот черт, снова это! Всю воду горячую вылил. Не хватало еще простудиться. Сколько же я здесь простоял?» Он завинтил кран, потянул с крючка полотенце, обмотал его вокруг талии и пошлепал босыми ногами в раздевалку. Там уже никого не осталось. Ну, почти никого. У выхода, привалившись к стене, стоял Дед. Никита сделал вид, что не замечает его. Насухо вытерся, натянул нижнее белье, взял в руки брюки. Дед дождался, пока он полностью оделся, и только после этого заговорил:

– К Гурову ходил?

– Времени не было, дядь Паш, – делая вид, что жутко занят, бросил через плечо Никита.

– Врешь! – спокойно произнес Дед. – Не ходил ты к нему, потому что и не собирался. Небось думаешь, что и он тебя слушать не станет, вот и не идешь.

– А что, нет? Разве я не прав? Можно подумать, он только меня и ждет!

– Может, и не станет. Поначалу. А ты убеди. Подай свою историю так, чтобы не смог он отказать. На жалость не дави – это последнее дело. И гонор не показывай, его и так издалека видать. Будь упорным, и все получится. Ясно тебе?

– Ясно, – хмуро кивнул Никита. – Будет время – схожу.

– Сейчас самое время, – взглянул на часы Дед. – Это мы освободились пораньше, а у оперов еще самая страда. Так что дуй-ка ты на Петровку и без согласия Гурова не возвращайся!