…Школа-девятилетка ещё стояла на своём месте, а вот дом многоквартирный, в котором жили они с матерью, давно снесли – здесь тоже теперь была территория завода, так что даже ни одного камня не осталось от фундамента и на родную землю никак не получилось бы ступить.

Пройдя по этой улице, можно было выйти в лес, и сейчас с рюкзаком и в высоких резиновых сапогах он шёл именно туда. Какие-то кусочки действительности, выпадающие из его жизни, некоторое время назад чрезвычайно волновали, но потом он подумал, что это от старости и в его годы наверняка у всех случается склероз. Случалось ему удивляться, когда обнаруживал он себя где-то в неожиданном месте и совсем не помнил, как тут оказался и как ушёл оттуда, где находился незадолго до этого.

– Это не от старости, а от неосознанности, – часто повторяла ему Лариса.

Но он не прислушивался к таким её словам, полагая, что излишне она увлекается всякими мудрецами и философами.

– Эй, бабай, ты что ли? – услышал он своё прозвище юных лет.

Вздрогнул, остановился.

Присмотрелся к человеку, который его окрикнул. Смутно узнал. Подумал, как всё-таки безжалостно с людьми обходится время.

– Я, – отозвался в конце концов, потому как всё равно их никто не слышал, и можно было не стесняться канувших в прошлое кличек.

– Как поживаешь? – спросил встреченный.

Был он на несколько лет моложе Акима Аркадьевича, жил раньше в соседнем доме и знакомы они были по дворовой компании, хотя близко никогда не дружили. Да и вообще у Акима Аркадьевича близких друзей не было никогда.

– Нормально живу, – отозвался он, потому как что ещё ответить на такой вопрос.

– А Завалинка наш уже не живёт, умер, слыхал наверно?

– Откуда? Я же здесь только мимо хожу.

– Да вот, прошлой осенью…

Аким Аркадьевич не любил подобные разговоры, и поэтому пошёл быстрее, чтобы собеседник отстал, однако тот упорно хотел поговорить, и увязался за ним, пошёл следом.

– В лес что ли пошёл?

– Ага…

– Хм… Ты и раньше всё по лесам ходил… Любитель одиночества. Кикимора тебя там ещё не соблазнила?

– Я за грибами.

– Да, видел, продают уже… А помнишь ты раньше у нас всё в шестёрках был?

Аким промолчал.

– Правильно, в нашем-то Захолустье все способы хороши, чтобы как-то утвердиться в жизни. А ты, как я слышал, никогда ни в чём не нуждался.

«Нужда живёт не в кармане, нужда живёт в сердце», – вспомнил он слова Ларисы. Часто она говорила с ним по душам, и он решил впредь внимательней прислушиваться к её словам. В самом деле, надо каждый шаг в жизни делать осознанно, хотя много ли осталось у него таких вот шагов… Сколько он ходил по лесам – их было не перечесть, однако сейчас он имел ввиду шаги другие. Ещё подумал, как это обидно, когда тебя называют шестёркой, хотя впрочем за всю жизнь ни в каких ситуациях он не считал себя таковым. Просто жил, как получалось, а оказывается, со стороны это выглядело не очень хорошо.

Этот навязавшийся ему собеседник всколыхнул что-то давно умершее в его душе, и он даже не знал уже названия этому ощущению, потому что давно его не испытывал. Возможно это была совесть, но она пока молчала, не спешила с ним заговорить, а потому он шёл молча, будто ожидая ещё продолжения разговора, и уже не важно было, кто его продолжит.

– Мэр-то наш сбежал… Тоже слышал наверно? – спросил у него попутчик.

– Да, кто-то говорил, – отозвался Аким, хотя на самом деле ничего такого он не слышал, но всегда в любом разговоре старался казаться знающим.

– Вот так вот – прихватил все городские денежки и ноги в руки.

– Поймают…

– Кто его догонит? Он небось уже за границей, где-нибудь в Европе особняк купил на берегу моря… А у нас так, Захолустье…