— Ярослав, — добавляет Кира более уверенно. — Ярослав Воронов.

— Нормально, — соглашаюсь с незнакомым именем. — С таким перегаром и разбитым лицом, мог бы зваться и Кузьма Квазимодов.

У Киры смех нежный, как перезвон хрустальных бокалов. Невольно улыбаюсь и глажу дочку по маленькой ножке. Она такая тёплая!

— Я изменюсь для вас, девчонки! Обещаю.

Пытаюсь привстать, чтобы поцеловать Киру, но она напрягается всем телом и замирает. Всё время забываю, какой я красавец.

— Я противен тебе? — сажусь возле неё, понурив голову.

— Нет, — Кира зарывается пальцами в мои волосы. — Но тебе нужно выспаться. Я сейчас покормлю Булочку и постелю тебе.

— Мы разве не вместе спим? — удивлённо приподнимаю бровь, подвывая от невинной ласки жены.

— Я бы сказала, встречаемся только для зачатия, — краснеет Кира и прикусывает язык.

— Безобразие! Мы что, адвентисты седьмого дня? — Господи, в моей памяти всё, кроме нужных воспоминаний. — Срочно меняем правила дома.

— Уверен? — смеётся Кира.

— Зуб даю! Но даже согласно старому уставу, нам уже ничто не помешает отправиться за вторым бебиком, — заглядываю в личико дочери. — Булочка, хочешь братика?

Входит маманя. В руках стакан рассола с долькой огурца на стенке:

— Держи, родной.

— Меня окружают ангелы! — принимаю подношение из тёплых морщинистых рук. Не удержавшись, целую их. — Я в раю.

4. Глава 4

Кира

Не понимаю, что со мной твориться. Кормлю малыша на глазах у незнакомого мужика и вдобавок позволяю ему гладить ножки Булочки. Страшный он, конечно, как смертный грех, но мне почему-то легко и просто рядом с ним. Не похож он на запойного алкаша. Держится с достоинством, и с чувством юмора у него порядок. Называю его именем любимого мужчины — вообще сказка. Сказка, которая закончится утром. Он проспится, и мне придётся ему признаться во всём. Надо порыться на антресолях, может, от маминого товарища портки какие остались. Господи, живу с бабой Шурой всего три месяца, а уже говорю и думаю её словечками.

Ярослав выпил рассол по бабушкиному рецепту, положил мне голову на колени и задремал.

— Бабушка, нам надо завтра одеть Ярослава во что-то.

— Он имя, что ли, своё вспомнил? — баба Шура забирает у меня заснувшую Булочку.

— Я его так назвала.

— В честь Зайцеслава своего? Выкинь ты его уже из головы. — Бабушка знает, как зовут отца Булочки, но, к счастью, не знает подробностей наших с ним отношений. И без того терпеть его не может.

— Нужно на антресолях посмотреть. Я мамины вещи туда убирала.

— Думаешь ему понравится её голубое кимоно с розовыми цветами? — Баба Шура относит Булочку и возвращается.

— Там остались какие-то вещи её Будды.

Бабушка кладёт мне на тарелку остывшую картофелину и куриную ножку.

— Поешь давай. А я пока порты жениха нашего заполощу, и в антресолю слажу.

— Брюки его с курткой в стиралку положи. Капсулу с гелем кинь и вторую кнопку справа нажми. А на антресоли я сама лучше. Упадёшь ещё.

— Это я-то упаду? — баба Шура встаёт руки в боки. — Да я на Успение яблоки обтрясаю, лучше, чем макаки кокосы с пальм. Прислоню лестницу и вперёд.

— А то ты макак много видела в жизни.

— Раньше передача была, «В мире животных». Её такой мужчина вёл. Дроздов Коля. Можно было не смотреть. Просто голос слушать. Он как скажет что-то типа: «Посмотрите на жабу! Ну какие потрясающие глаза». У меня мурашки по коже.

— А дед чего? Красивых слов не говорил?

— Тю! С деревенских мужиков какая ласка. Не, жабой назвать мог, но дело же в этой… Как её?

— В интонации?

— Точно, — бабушка наливает в стакан морса. — Твоё здоровье, Кирочка. Смотри прынц какой у ног твоих спит.

— Да ладно, принц, — смущаюсь я, но мне приятна тяжесть тела Ярослава. Такое тепло от него идёт.