Он переписал надпись, тщательно воспроизводя особенности начертания символов, и поспешил покинуть оранжерею. Уже выйдя на улицу и сев в экипаж, Дмитрий Николаевич с видом человека, запамятовавшего что-то незначительное, подозвал дежурившего у подъезда городового, ещё совсем молодого парня, очевидно новенького и виденного Рудневым впервые.

– Позовите-ка ко мне коллежского советника Терентьева, – властно приказал он.

Дежурный стушевался, не зная, как поступить. Оставить пост, да ещё и передать сообщение самому помощнику начальника сыскной полиции, что какой-то партикулярный франт требует его к себе, казалось городовому едва ли не должностным проступком, но манеры неизвестного господина и орденская лента на его шее говорили о том, что он имеет полное право отдавать распоряжения не то что коллежскому советнику, но и кому повыше.

– Слушаюсь, ваше…

– Высокородие11, – подсказал Руднев и подбодрил малого нетерпеливым жестом.

Покуда служивый ходил за Терентьевым, Дмитрий Николаевич быстро составил для коллежского советника записку: «Побоялся лишних ушей в доме. На той самой пальме скрытая надпись: «1.5.0.5.0.7.1.4 † 1.5.0.6.0.1.1.0?». Возможно, это шифр. Нужно установить тайную слежку за оранжереей, но не выдавать нашего открытия».

Анатолий Витальевич вышел из дома с видом сердитым и озадаченным, и раньше, чем он успел что-то спросить, Руднев протянул ему записку и деловито произнёс:

– Забыл предупредить вас, господин коллежский советник. На тот случай, если я вам понадоблюсь, вы сможете найти меня по этому адресу.

Терентьев быстро пробежал записку глазами и сдержанно ответил.

– Я понял вас, ваше высокородие. Буду иметь в виду. Благодарю! – а после добавил одними губами. – Вы перечитали шпионских историй!

Руднев невозмутимо кивнул и подал вознице знак трогать.

Дома, в фамильном особняке Рудневых на Пречистенке, Дмитрия Николаевича с нетерпением дожидался тот самый Белецкий, который в своё время пресёк побег из Милюкова двух незадачливых покорителей Америки. С тех времён из воспитателя он перешёл в ранг управляющего и личного секретаря Руднева, а кроме того, уж много лет был Дмитрию Николаевичу верным другом и соратником в делах, сохраняя, впрочем, за собой обязанности наставника и конфидента.

Белецкий был старше Руднева на десять лет, отличался высоким ростом и жилистой спортивной худобой. Лицо его, узкое, с резкими чёткими чертами, имело обычно чрезвычайно строгое и серьезное выражение, а зеленоватого цвета глаза смотрели остро и сосредоточенно. Он имел привычку одеваться в тёмные, чопорные, сидевшие, словно влитые, костюмы, из-под которых виднелись безупречно-белые накрахмаленные до хруста манжеты и воротник рубашки. На жестикуляцию и мимику Белецкий был скуп, а в движениях и походке напоминал дикую кошку, готовую в любой момент совершить роковой бросок. Он и впрямь был очень сильным, ловким и натренированным человеком, в совершенстве владевшим самыми разнообразными видами единоборств, а также всякого типа оружием, как холодным, так и огнестрельным.

Свои физические и боевые навыки Белецкий настойчиво и систематически прививал Рудневу, и, хотя тот не имел к ним ни склонности, ни интереса, наставник смог добиться от ученика вполне достойных результатов. Так что и Дмитрий Николаевич, несмотря на свою совсем не атлетическую комплекцию, тоже являлся умелым и искусным бойцом, а также прекрасно фехтовал и чрезвычайно метко стрелял.

Обычно Белецкий присутствовал при всяком расследовании Руднева, ассистируя ему на месте преступления и при опросе свидетелей. Однако в этот раз он был вынужден остаться дома по причине, которая была в буквальном смысле слова на лицо.