“I can boogie, boogie woogie all night long!”
– Хватит любоваться собой, – Она подлетела к Эбби, – и кран выключи, а то утонешь.
– Деб, это мужской туалет, вообще-то! – возмутился он, только опомнился.
Девушка смачно шлепнула его по заду.
– Тогда что ты тут делаешь, сладкая попка? – Она глянула на его отражение через плечо, руки убрала, правда, сунула снова в карманы, ссутулилась, выставив вперед стопу, покрутила ей, будто тушила далеко от нее упавший окурок. Смотрела на него так, что в зеркало не попала. Эбби заметил давнишнюю, почти стертую надпись на стекле: “FUCKING GOAT”, среди прочего мата и различной менее пошлой хулы. До явления Деборы она не казалась такой явной, кричащей. А теперь: точно подпись к картине, к его портрету. Вот и стерва эта Деб! И куда делась проявленная ей в прошлом семестре жалость? – В дамской комнате не протолкнуться, я бы обоссалась, еще и эти разговоры, ой, Дафна, в автокинотеатре он засунул мне руку… Ой, Жозефина, а у меня теперь брови, как у Одри Хепбёрн. Которая из “Завтрака у Тиффани”? Да! Да, слушай! Точно! Вау! – Она разыграла эту миниатюру, кокеткой хлопая ресницами и подпирая тыльной стороной кистей подбородок, ради этого выпустила руки на свободу из карманного заточения. – Ну, ты понял. А тут – только ты. Эх, пустота! Прохлада! Тишина! Благость!
– Ясно… Слушай я… Я не… – начал Эбби.
– Шуруй, Андерсон, мне надо припудрить носик! – Дебора двинулась к кабинкам, благо, те закрывались, даже защелки работали. – Ты же не хочешь смущать юную даму?
– Да, да! Я уже ухожу! Извини! – Эбби покраснел, оставаться он не собирался, конечно же.
– Выглядишь ты хорошо, так что даже не буду спрашивать, как ты дрочил целыми днями этим летом, – продолжала она на ходу, минуя писсуары (как тебе такое, Дебора?) и выбирая дальше закуток почище. – Или же…
– Без тебя как-то не шло, так что я занимался другими делами, – парировал он.
– Это большая трагедия, Андерсон, но такое случается сплошь и рядом, – внезапно сказала Дебора, сменила тему и тон. Эбби боялся подобных разговоров, но их не миновать, прошло еще слишком мало времени. – Понятно, что раз в сто лет, но кто-то уже пережил то, что ты сейчас чувствуешь. И я рядом, Андерсон. Слежу за тобой, да?
– Спасибо. – Эбби еще не отошел от ее появления, а тут такое. Честно, он пребывал в замешательстве, любил и ненавидел ее одновременно, она только что жестоко по нему проехалась и затем поддержала. Настоящая пчела: и мед дает, и жалит! – А как ты?
– Раз я снова здесь, следовательно – мои проблемы решены.
– Повезло. Мне бы так.
– Ты сам понимаешь, что тут дело не в везении. А теперь, – Она поцеловала его в щеку, – иди уже, Андерсон!
– Увидимся!
– Ага. – Девушка направилась вглубь уборной.
– Он плакал в water closet-е! – Дебора начала петь в кабинке, уже не обращая на наличие или отсутствие Эбби никакого внимания. Она еще и пританцовывала, судя по всему, локтями стукаясь в узком пространстве тонких, из спрессованных опилок, стенок.
Эбби достал маркер из сумки-кенгуру на поясе (полезная штука в дороге) и исправил вселенскую несправедливость, зачеркнул лишнее.
Свежая подпись под его (его!) ликом гласила: “GOD”, он закрасил все прочее. Артур бы даже не понял подобных хитрых намеков. Альберт вздохнул. Сперва Деб (а она тот еще DEVIL), а потом и какой-то другой закомплексованный, надо полагать, на этот раз – парень, коего застанет нужда на подступах в или из Крипстоун-Крик, ее заметит и улыбнется. Довольный Альберт взял чемодан (камеры хранения тут – нечто из разряда фантастики), поволок его за собой (одно колесико опасно трещало и болталось) и покинул уборную на автостанции под трели Деборы, теперь исполняющей бессмысленно сексуальный гимн Сабрины – Sexy Girl: