После беседы с Ермолаем, Пантолеон не спал целую ночь. Он сидел в своей комнате, среди обстановки, погруженной в сумрак, и не переставал размышлять о христианах. Конечно, будучи отзывчивым юношей, он и раньше сочувствовал им, потому что они терпели чудовищные преследования. Но лишь теперь он в полной мере осознал, насколько должна быть глубока их вера, чтобы продолжать бесстрашно проповедовать свое учение под страхом кровавых казней.

Отвага христиан восхищала его. В душе он приклонялся перед их мужеством.

Незадолго до того, как ему предстояло покинуть дом, чтобы участвовать в торжественном жертвоприношении, которое нынче Евфросин собирался устроить в храме Эскулапа, он позвал к себе Лаврсатяя.

– Почему моя мать стала христианкой? – строго спросил он, застегивая тонкий пояс на хитоне.

Раб недоуменно взглянул на юношу.

– Госпожа Еввула как-то рассказывала мне, что ее привела к христианам старуха кормилица, сирийка по происхождению, – сказал он. – С тех пор госпожа очень полюбила своего Господа.

– В последнее время я жажду познать ее религию, Лаврсатяй, – проговорил Пантолеон. – Но евангелия наши солдаты сжигают на кострах.

– Зачем вам ее религия?

– Пока это лишь любопытство.

Будучи по обыкновению замкнутым, Пантолеон не рассказывал Лаврсатяю о своем знакомстве с Ермолаем. Он доверял рабу, но хотел быть осторожным, ибо от него завесила жизнь пресвитера.

– Но батюшке не понравится то, что вы интересуетесь христианством, – сказал Лаврсатяй печально. – То, что он терпел религиозные взгляды Еввулы, вовсе не означает, что он будет терпеть и ваши.

– Если я найду ответы на свои вопросы, познав Христа, то сумею и отца обратить к истинной вере, – сдержанно улыбнулся Пантолеон и. оставив Лаврсатяя в одиночестве размышлять над своим странным поведением, отправился в Храм Эскулапа.

В то утро он пересек несколько кварталов, следуя не тем маршрутом, которым ходил в школу Евфросина. Храм, возведенный Траяном, располагался на большой площади, с северной стороны грандиозного амфитеатра.

В прошлом знаменитый император, заботясь о Никомидии, соорудил здесь множество храмов, несколько вилл и даже проложил водопровод, поставив тем самым город на один уровень с Антиохией, Александрией, Эфесом и прочими крупными центрами Востока.

Огромное мраморное строение с многоступенчатой лестницей, фасадом, украшенным колоннами, и высоким куполом издали возвышалось над крышами соседних домов. Поскольку никомидийцы болели так же часто, как и жители других городов, все их упования возносились к эскулапу. Жрецы наживались на людских страданиях, соглашаясь молиться за больных лишь за щедрые пожертвования. Но все же, как и прежде, эскулап оставался самым любимым божеством язычников.

Пантолеону было известно, что про Эскулапа в народе рассказывают много удивительного. Люди говорили, что когда-то этот искусный врач, рожденный смертным, настолько преуспел в исцелении страждущих, что Юпитер решил подарить ему божественность. Окружающие всегда почитали Эскулапа, но Пантолеон, будучи юношей рациональным, с трудом мог поверить в его могущество. Для него Эскулап оставался такой же каменной фигурой, как боги в отцовском доме.

В отличие от ученика Евфросину приходилось делать вид, будто он верит в Эскулапа. В противном случае придворному врачу могла грозить казнь. К тому же среди его больных многие полонялись Эскулапу, и его отказ от веры мог отвратить от него никомидийцев, сохранявших былую приверженность традициям.