И внезапно меня осенило, что я напрасно не спросил ее, не слышно ли чего в последнее время об американских Гатри. Не они ли послужили причиной того, что лорд сделался сам не свой? Быть может, красотка, появившаяся тем вечером в «Гербе», принадлежала к их племени? Потому что мне стало совершенно ясно: странное поведение Рэналда Гатри в последние месяцы не могло объясняться только связью между Кристин и Нейлом Линдсеем. Изгнание Гэмли, заказы из Эдинбурга, все, что видела и слышала Айза Мердок при открытии запертых помещений дома и позже, спрятавшись на галерее, – это произошло до того, как Гатри узнал, кто стал избранником Кристин, и что у нее вообще появился ухажер. Я подумал о медицинских книгах, которые штудировал лорд, и о новом его увлечении головоломками, вырезанными из кусочков картона. И мне представилось, как он в ярости расхаживал по своей давно заброшенной галерее, как стоял почти над головой Айзы, но видел только озеро Кайли вдали. В ушах моих вновь зазвучал голос Кристин, говорившей так, словно ей угрожала смертельная опасность, и назвавшей своего дядю сумасшедшим. А потом, ища между всем этим какую-то связующую нить, мне будто почудился голос самого лорда, нараспев читающего латинский рефрен из стихов древнего шотландского поэта, одолеваемого страхом смерти… Нет, Смерти с большой буквы!

Подумав об этом, я встал, разыскал на полке книгу, сдул пыль с обложки и открыл в нужном месте.

«Плач о мертвых поэтах, написанный, когда автор сильно хворал».

И я прочитал все сто строк этой панихиды по умершим шотландским поэтам до самого конца.

Зима выдалась на редкость суровая. И, бросая взгляд назад в своем описании событий, предшествовавших бедствию, обрушившемуся на Эркани, я снова вспоминаю ту великую бурю, которая застала в долине школьную начальницу. В память отчетливо врезались изломанные ветви замерзших, лишенных листьев деревьев, тянущиеся к звездам долгими ночами во время «черного мороза», лишь временами покрывавшиеся снегом. Когда наш Великий Мыслитель ухитрялся все же получать газеты, несмотря на непогоду, он приносил их в «Герб» и читал нам то, что досужие репортеры с Флит-стрит[22] писали о Шотландии, которая якобы по самые крыши ушла под снег, чего не бывало никогда прежде. В конце концов начальник станции так надоел всем этим враньем, что Уилл Сондерс однажды в сердцах обозвал его старым граммофоном с заезженной пластинкой и пожелал, чтобы у него скорее кончились иглы или лопнула пружина.

В тот самый день, когда меня навестила Кристин, свинцовые небеса разверзлись, и действительно пошел небывало обильный снег, который падал несколько дней подряд, укрывая поля и холмы толстым белым одеялом, таким чистым, как те мраморные полы, которыми Создатель, как считают некоторые, выстлал дорогу в рай. Дни текли быстро, приближалось Рождество, призрачно белое и тихое, но я все чаще задумывался, что происходило в это время в долине Эркани. Новостей ждать не приходилось. Слой снега был так глубок, что никто не сумел бы пробраться оттуда в город, разве что Таммас, которому молва приписывала необычайную силу, сравнимую лишь с силой героев легенд. Я и сам в молодости преодолевал многие мили по глубокому снегу, когда каждую неделю и зимой, и летом ходил пешком на занятия в институт Дануна. Но едва ли сумел бы я сейчас проделать такой трудный путь, какой пролег между Кинкейгом и Эркани, а потому несказанно удивился, когда это действительно удалось сделать Таммасу.