У мегаполисов нет лица, только чрево. С городами поменьше ситуация немногим благополучнее: хорошо, ежели где-нибудь в центре приютился старый квартал, а так – разглядеть индивидуальность возможно, пожалуй, с высоты птичьего полета. То ли дело провинция. И пусть она одинаково рябенькая, но все одно какая-нибудь конопушка да запомнится. Опять же, найти в захолустье городского сумасшедшего во сто крат проще. А кто как не эти чудаки и есть истинное лицо места, его прошлое и настоящее. Приведу лишь несколько примеров: корова, безнадежно жующая валенок из помойки напротив гостиницы «Интурист»; безумная старуха (бывшая любовница атамана Семенова), швыряющая горшки с геранью на головы офицерских жен.

Топтание глянцевого путеводителя сравнимо с лобызанием фотографий селебритиз – глубоко не забеременеешь. Посему сворачивайте с пахнущих мылом магистралей и ныряйте за пазуху, к сердцу поближе.

Впотьмах с трудом различил невысокое крыльцо. Дверь раскачивалась на невидимом сквозняке. Вошел. Кашлянул. В ответ тишина. Нащупал выключатель. Дом, видимо, был когда-то сельской школой: рядом с засиженными портретами классиков скабрезности нацарапаны, порой остроумные. Под ногами шуршат пакетики из-под чипсов и ореховая скорлупа, тянет кислым. Так и есть – забегаловка.

– Эй! Живой кто есть?

– Вторая направо. Сейчас выйду.

Физиономия мятой подушкой протиснулось откуда-то из темноты:

– Турист?

– Вроде того. Извините, что разбудил. Коньяк есть?

Пока бармен ходил за бутылкой, наведался в оставшиеся аудитории. В одной ночлежка, в другой огромная печь, в третьей – на актовый зал похожей – вместо стульев расположились надгробия. Рационально. Все в шаговой доступности: поел, отдохнул, сожгли, похоронили. «Эхма, куда занесло! Видать, перешагнул через сегодня. Вчера, да, мы тратили уйму времени на дорогу, отвлекались на мелочи, но именно они и украшают жизнь, делая непохожей на математическую формулу. Если это наше завтра, то каким будет послезавтра? На какую из классных комнат повесят замок? Или перепрофилируют? Тогда во что? В любом случае прошу бар упразднить последним. Пусть хмельная душа мается невыспавшейся и непогребенной, зато не так тоскливо».

– Давно путешествуешь, мил человек? – хозяин плеснул в щербатую чашку.

Я часто задаюсь этим вопрос и не знаю, как ответить. В минуты кажущегося покоя – сидя на глобусе – мои мысли находятся в беспрестанном движении: то я индийский магараджа, то ученый-затворник или же, просто, настенные часы. И всегда равноудален от окружающих и самого себя, на границе между любопытством и безразличием. Моя память настолько избирательна, что в ней отпечатываются лишь ощущения, оставляя за кадром имена, даты и прочие условности. Спасают привычки: рабское следование им гарантирует минимальную сохранность, экономит усилия и расширяет горизонты для новых впечатлений.

– Ваше здоровье! И повторите еще два раза.

Сел за столик. Теперь закурим: пепельница справа, зажигалка в левом нагрудном кармане.

Схематичность местечка к беседе не располагала. Рассчитался. Крутанул глобус. Adieu!

– Мы стали богаче на золотой. Не поверишь, чокнутый заходил. Пятый раз за последние тридцать лет. Заказывает одно и то же, опять меня не узнал, и я опять его обсчитал. Такой же рассеянный, как и прежде.

– Да, он совсем не изменился, – улыбнулась барменша.

Она сладко потянулась и в пятый раз за последние тридцать лет уснула, не ворочаясь.

Микро и макро в мокром обзоре о Любви земной

На фотографии и за окном мир читается конкретнее, рельефнее. Мелкие детали становятся доступнее и приобретают совсем иное значение, нежели затерявшись в бездне подобных на фоне общем, при обзоре круговом. По этой причине я не сторонник повального увлечения 3D изображений и прочих голограмм. Мое внимание рассеивается и теряется, словно голодный за дармовым столом.