– Так знай же, сударь, не я из-за Кетлинга иду в монастырь!
Сказав это, она взбежала вверх по лестнице и скрылась.
Рыцарь остолбенел от удивления, а потом, будто очнувшись, провел по лицу руками, протирая глаза, как человек, едва пробудившийся от сна. И вдруг, побагровев, схватился за саблю и страшным голосом закричал:
– Горе предателю!
Не прошло и четверти часа, как он уже мчался в Варшаву, лишь ветер свистел у него в ушах, да комья земли летели из-под копыт коня.
Глава XIX
Разумеется, отъезд его не остался незамеченным. Стольник с супругой и пан Заглоба то и дело переглядывались, встревоженные не на шутку, словно спрашивая друг друга: «Что-то будет?»
– Боже милостивый! – воскликнула пани Маковецкая. – Не ровен час умчит в Дикое поле, и я его больше не увижу!
– Или же вслед за этой куклой в монастыре спрячется! – в отчаянье воскликнул пан Заглоба.
– Медлить нельзя! – добавил стольник.
Тут двери распахнулись, в столовую как вихрь ворвалась Бася, трепещущая, бледная. Она остановилась посреди комнаты и, закрыв ладонями глаза, затопала ногами, будто малый ребенок, и закричала тоненьким детским голосом:
– Ой, спасите, спасите! Пан Михал убьет Кетлинга! Кто в Бога верует, пусть едет, остановит!.. Спасите, спасите!..
– Что с тобой? – воскликнул, хватая ее за руки, Заглоба.
– Спасите! Пан Михал убьет Кетлинга! Кровь из-за меня прольется, Кшися погибнет, все из-за меня!
– Говори! – встряхнув ее, воскликнул пан Заглоба. – С чего ты это взяла? Почему из-за тебя?
– Я со злости сказала, что они друг друга любят и что Кшися из-за Кетлинга в монашки идет. Ради всех святых, кто в Бога верует, пусть едет, не допустит! Езжай, сударь, скорее, все езжайте, все поедем!
Пан Заглоба, не привыкший в таких случаях время тратить даром, выскочил во двор и тотчас же велел запрягать.
Ошеломленная тетушка хотела расспросить Басю. До сей поры ей и в голову не приходило, что Кшися и Кетлинг любят друг друга, но Бася вылетела следом за паном Заглобой присмотреть, как будут запрягать, помогла вывести лошадей, заложить коляску и, наконец сев на козлы, с непокрытой головой подъехала к крыльцу, на котором ждали ее собравшиеся в дорогу мужчины.
– Слазь! – сказал ей Заглоба.
– Не слезу!
– А я говорю – слазь!
– Не слезу, садитесь, места хватит, а нет – одна поеду!
С этими словами она взяла в руки вожжи, а мужчины, видя, что спорить с ней – даром терять время, оставили ее в покое.
Тем временем подбежал с кнутом челядинец, а пани Маковецкая успела вынести Басе шубку и шапочку – день был морозный. Поехали. Бася оставалась на козлах, пан Заглоба тщетно упрашивал ее пересесть на переднее сиденье, но она и этого не пожелала, быть может боясь, как бы он не отругал ее, поэтому ему приходилось кричать во весь голос, а она отвечала, не поворачивая головы.
– Откуда ты про эту парочку знаешь?
– Я все знаю!
– Кшися, что ли, сказала?
– Кшися молчит как рыба.
– Так, может, сам шотландец?
– Нет, но только он из-за нее в Англию собрался. Всех вокруг пальца обвел, кроме меня.
– Чудно! – сказал Заглоба.
А Бася в ответ:
– Это ваша, сударь, работа; вы их свели.
– Сиди тихо, не суй нос не в свое дело! – отвечал Заглоба, больше всего задетый тем, что слова ее слышит латычёвский стольник.
Помолчав немного, он добавил:
– Я их сводил? Я советовал? Это мне нравится!
– А то нет, скажете? – отвечала девушка.
Дальше ехали в полном молчании. Пан Заглоба, однако, не мог избавиться от мысли, что Бася права и что без него здесь не обошлось. Мысль эта грызла его всю дорогу, а при этом коляска тряслась как проклятая, и старого шляхтича понемногу стали одолевать укоры совести, он готов был винить во всем одного себя. «Володыёвский и Кетлинг имели бы резон, коли б, сговорившись, отрезали мне уши. Женить кого-то против воли все равно что задом наперед на кобылу сажать. Тыщу раз права эта козявка. Если случится поединок, кровь Кетлинга будет мне вечным укором. И что это мне на старости лет неймется? Не иначе нечистый попутал. Мало того, напоследок чуть было в дураках не оставили, еле догадался, с чего вдруг Кетлинг собрался за море ехать, а эта галка в монастырь, но гайдучок-то все уловил с ходу». Тут задумался пан Заглоба, а через минуту сказал: