В Грачеве можно было сразу угадать веселого озорника. А озорство Горшкова скрывалось под личиной Мямлика. В отличие от друга он был неожиданным проказником. На переменках оба были похожи на двух котят, один из которых вроде бы был ленивым, сонным, а другой – неугомонно крутящимся вокруг своего хвоста. Но вдруг оба взрывались в яростной братской игре.

Куда пошли по жизни эти милые мальчики, не знаю. Хотелось бы надеяться, что судьба сохранила их живыми в грозную годину. А вот про Сашу Резникова точно знаю, что он старшим лейтенантом погиб в конце войны где-то в Германии.

На фотографии Саша стоит крайним слева в моем ряду. Оторванный уголок ее сохранил на карточке только его лицо и левое плечо. По лицу и сейчас можно угадать, что это был умный мальчик, отличник. В нашем 4 «Д» он был новеньким. Я познакомился с ним, когда уже в конце первой четверти пришел в класс после долгой болезни (у меня была дизентерия), конечно, отставая сильно от школьной программы. Саша вызвался мне помочь. Наверное, он мог бы стать ученым, если бы судьба уберегла его от фашистской пули или бомбы.

О гибели Саши Резникова на войне я узнал случайно. В марте 1975 года я ехал в поезде «Москва – Берлин» в Варшаву читать лекции в университете. Буквально перед самым отходом в мое купе вошли трое мужчин моего возраста, командировочного вида. Оказалось потом, что они были инженерами какого-то важного института и ехали на обсуждение проектов с польскими партнерами. Мы поздоровались, но знакомиться не спешили. В пути общение возникает естественно, само по себе. Поезд отошел от вокзального перрона и медленно стал выбираться из переплетения рельсов к окраинам Москвы. Один из спутников, глядя в окно, вдруг оживился и проговорил что-то насчет того, что жизнь одинаково повторяется в поведении и забавах детей. Я тоже посмотрел в окно и увидел, как мальчишки и девчонки на санках, на дощечках, на тазах, на картонках с визгом скатывались по заледенелому спуску в овраг, сваливаясь на его дне в невообразимую кучу с шевелящимися головами, ногами, руками, валенками и шапками. А сосед снова произнес: «Совсем так же, как это было и у нас». Я спросил, чтобы поддержать начавшийся разговор:

– Простите, – сказал я, – где это у вас?

– A y нас на горке, – по-ребячьи весело сказал попутчик, – на реке Копытовке.

Но тут уже оживился и я. Спрашиваю:

– А где же вы там, у речки Копытовки, жили?

– Я и сейчас там живу, – отвечает, – за кинотеатром «Космос».

Спутник был примерно моего возраста, и я опять пристал к нему с вопросом:

– А в какой школе вы учились?

А он мне в ответ:

– В сорок восьмой и я, и мой старший брат учились.

– Простите, – говорю я, – а какая у вас фамилия?

– Резников, – отвечает попутчик.

Наступила и моя очередь удивить его:

– С Сашей Резниковым, – говорю, – я учился в этой же школе, в 4 «Д».

– Это, – говорит сосед, оторвавшись от окна, – был мой брат.

– Почему был?

– Потому, что старший лейтенант Александр Резников погиб в сорок пятом в боях под Берлином.

Так состоялось мое знакомство с младшим братом моего одноклассника. Он был на два года моложе и воевать ему не пришлось. Кончилось дело длинным разговором, воспоминаниями о нашем соседском детстве под бутылку коньяка. В Варшаве мы все вместе вышли из вагона и разошлись по своим делам.

Мне много раз потом приходилось бывать в городах ГДР и ФРГ. И всякий раз, посещая места захоронения наших воинов, я искал на стенах имя и фамилию моего одноклассника. Но, видимо, не все могилы я обошел. И теперь уже не обойду. А кто же теперь, как мы когда-то солдатами пели, «в Германии, в Германии, в проклятой стороне» найдет его могилу и помянет благодарным словом? Родители его давно умерли, а своих детей он завести не успел.